Последняя загадка парфюмера. Антон Грановский

тоску очередным глотком неразбавленного джина.

      Среди прочего вспомнилось и отвратительное эротическое приключение, случившееся с Фаворским в пору его юности. Судорожное биение хрупкого тела, маленький, мокрый рот, зажатый его ладонью, тихие всхлипывания… Вспомнилось Фаворскому и еще кое-что, о чем он с удовольствием забыл бы, но вернувшееся ощущение мокрого рта и звук невыносимого плача были самыми отвратительными.

      Допив джин и вновь наполнив стакан, ресторатор посмотрел на маленькую иконку с изображением Калужской Божьей Матери, стоящую на стеллаже, и неумело перекрестился.

      – Прости меня, Господи, за все гадости, которые я сделал, – проговорил он пьяным голосом. Затем икнул и на всякий случай сплюнул через левое плечо. (Вид иконы или креста всегда вызывали в нем суеверную тревогу и непреодолимое желание сплюнуть и постучать по дереву.)

      Проделав эту процедуру, Фаворский перевел взгляд на «Автопортрет со смертью».

      – Так как, Тильбох? – с пьяной усмешкой спросил он у бородатого мужчины, изображенного на картине. – Смерть-то с натуры рисовал? Или дал волю воображению? – Фаворский хрипло засмеялся. – Ладно, не парься. Шучу я… Ну давай, за тебя!

      Он отсалютовал стаканом и выпил.

      Так закончился еще один день. А на следующий – в «Ночную регату» заглянул Глеб Корсак. Фаворский как раз перевез Тильбоха в свой рабочий кабинет. Ресторан хорошо охранялся, а в кабинете имелся надежный сейф. (Чтобы запихать туда картину, пришлось вынуть ее из рамы.) Однако, даже когда Тильбох оказался в сейфе, спокойней на сердце у Фаворского не стало: слишком многие в городе знали об этом сейфе. А если в природе существует место, куда что-то прячут, то существует и человек, который может это найти, обойдя все препоны и преграды.

      Глеб Корсак переступил порог «Ночной регаты» в недобрый час и рисковал нарваться на неприятности. Но, во-первых, ресторатор умел управлять своими эмоциями. А во-вторых, хотя Корсак был самым заносчивым типом из всех, кого знал Фаворский, он был неглуп и честен. Несколько раз Корсак давал Фаворскому чрезвычайно дельные советы, благодаря которым «Ночная регата» вот уже пятый год подряд не выпадала из «обоймы» самых модных заведений города.

      Мысль отдать Тильбоха на хранение журналисту посетила Фаворского неожиданно. И понравилась ресторатору. В самом деле, отдав картину Корсаку, можно было бы убить двух зайцев сразу: обезопасить ее – хотя бы на пару дней, и избавиться от связанного с ней мучительного наваждения. А за пару дней можно разобраться с делами, собраться с мыслями и придумать что-нибудь действительно стоящее. Сказано – сделано.

      Избавившись от картины, Фаворский в первый раз за последние дни почувствовал облегчение. За сохранность Тильбоха он почти не беспокоился, поскольку в глубине души был фаталистом и верил: Корсака ему послала сама судьба.

      Вечером Фаворский сидел у себя в гостиной перед камином, в котором весело потрескивали березовые поленья,