Предисловие к книге А. Барбюса «В огне». Максим Горький

о возделанной их предками и ныне надолго засорённой осколками железа и отравленной гнилым мясом безвинно убитых людей.

      Занимаясь этой безумной работой самоистребления и уничтожения культуры, они, люди, способные разумно рассуждать обо всём, что раздражает их кожу и нервы, волнует их сердца и умы, молятся богу, молятся искренно и, как описывает это один из героев книги, молятся «идиотски одинаково», после чего снова начинают дикую работу самоубийства, так же «идиотски одинаково». На страницах 437–438 читатель найдёт эту картину богослужения немцев и французов, одинаково искренно верующих, что в кровавом и подлом деле войны «с нами бог».

      И они же затем говорят: «Богу – наплевать на нас!» И они же, герои, великомученики, братоубийцы, спрашивают друг друга:

      «– Но всё-таки как же он смеет, этот бог, позволять всем людям одинаково думать, что он – с ними, а не с другими?»

      Мысля трогательно, просто, как дети, – в общем же «идиотски одинаково», – эти люди, проливая кровь друг друга, говорят:

      «– Если бы существовал бог, добрый и милосердный, – холода не было бы!»

      Но, рассуждая так ясно, эти великие страстотерпцы снова идут убивать друг друга.

      Зачем?

      Почему?

      Они и это знают, – они сами говорят о себе:

      «– Ах, все мы не плохие люди, но – такие жалкие и несчастные. И при этом мы глупы, слишком глупы!»

      И, сознавая это, они продолжают позорное, преступное дело разрушения.

      Капрал Бертран знает больше других, он говорит языком мудреца.

      «– Будущее! – воскликнул он вдруг тоном пророка. – Какими глазами станут смотреть на нас те, которые будут жить после нас и душа которых будет, наконец, приведена в равновесие прогрессом, неотвратимым, как рок? Какими глазами они посмотрят на эти убийства и на наши подвиги, о которых даже мы сами, совершающие их, не знаем, следует ли сравнивать их с делами героев Плутарха и Корнеля или же с подвигами апашей?.. И однако смотри! Есть же одно лицо, один образ, поднявшийся над войной, который вечно будет сверкать красотою и мужеством!

      Опершись на палку, склонившись к нему, я слушал, впивая в себя эти слова, раздавшиеся в безмолвии ночи из этих почти всегда безмолвных уст. Ясным голосом он выкрикнул: