Вокзал потерянных снов. Чайна Мьевиль

с мизерным окладом, да к тому же с ограниченным доступом к университетским лабораториям.

      И именно она, работа, заставляла Айзека относиться к своей возлюбленной с осторожностью.

      Как раз сейчас его отношения с университетом стали напряженными. За десять лет тайного подворовывания ему удалось оборудовать неплохую лабораторию; большую часть доходов ему приносили сомнительные контракты с самыми неблагонадежными гражданами Нью-Кробюзона, чьи интересы в сложных науках неизменно приводили его в изумление.

      Однако исследования Айзека – цель которых не изменилась за все эти годы – не могли проходить в абсолютном отшельничестве. Ему было необходимо публиковаться. Ему было необходимо участвовать в дискуссиях. Ему было необходимо присутствовать на конференциях – хотя бы в качестве отщепенца, блудного сына. Ренегатство давало кое-какие преимущества.

      Но академическая система была ретроградной не только внешне. В Нью-Кробюзонский университет ксениев принимали только в качестве вольнослушателей, о получении диплома не стоило и мечтать. Открытая любовная связь с представителем иной расы – это скорейший путь к обретению статуса изгоя, а вовсе не того шикарного имиджа «плохого парня», которого он так упорно добивался. Он боялся не того, что о них с Лин станет известно в редакциях научных журналов, на кафедрах, где организуются конференции, и в издательских домах. Он боялся показать, что пытается скрыть эту связь. Но и не скрывать не мог.

      И все это очень не нравилось Лин.

      «Ты скрываешь наши отношения, чтобы публиковать статьи для тех, кого презираешь», – прожестикулировала она однажды после того, как они позанимались любовью.

      В такие горькие моменты Айзек спрашивал, как бы она повела себя, если бы ей грозило отлучение от мира искусства.

      В то утро любовникам удалось погасить разгорающуюся ссору с помощью шуток, извинений, комплиментов и страстных объятий. Борясь со штанинами, Айзек улыбнулся Лин, и ее сяжки чувственно покачнулись.

      – Чем ты собираешься заняться сегодня? – спросил он.

      «Еду в Кинкен. Нужно пополнить запас красильных ягод. Потом – на выставку в Шумные холмы. Вечером – работа», – добавила она со зловещей усмешкой.

      – Значит, некоторое время ты не будешь мелькать у меня перед глазами, – осклабился Айзек.

      Лин кивнула. Айзек сосчитал по пальцам дни.

      – Ладно… может, поужинаем в «Часах и петухе», ну… скажем, в вошькресенье? В восемь?

      Лин задумалась. Размышляя, она держала его за руки.

      «Класс», – застенчиво прожестикулировала она, не уточнив, имела ли в виду ужин или Айзека.

      Они сложили кружки и тарелки в ведро с холодной водой, стоящее в углу. Лин собрала перед уходом свои заметки и наброски, а затем Айзек нежно притянул ее к себе, повалил на кровать. Он поцеловал теплую красную кожу. Лин перевернулась в его объятиях. Она оперлась на согнутую в локте руку, и он увидел, как темно-рубиновый панцирь