Тихий омут. Анатолий Галкин

лист обрезан. Далее могла следовать: «А после развода ты получишь старую ондатровую шубку и все украшения из янтаря. А еще кухонную посуду, к которой ты не притрагивалась. И все!» Чем, однако, не повод для убийства.

      Красивая версия! А если это письмо компаньону, с которым они долго и упорно пробивали кредит на строительство, допустим, больницы или детского сада, а потом аккуратно его прокрутили и промотали. Опять все подходит: ошибка, беда, вина, невозможно жить, остался последний шаг – идти в милицию и сдаваться. Компаньон приходит, уговаривает, уламывает Маруева, пытается усыпить внезапно проснувшуюся в нем совесть, а затем усыпляет его самого и вкатывает пять доз героина. Во, сюжет! Да, Савенков, тебе бы писателем быть. Сочинение версий всегда было твоим коньком.

      … Тем временем могильщики завершили сооружение огромного шалаша из венков и, получив щедрую сумму «на помин души», гордо направились к очередному объекту своей нескончаемой работы.

      Дождь кончился почти одновременно с завершением церемонии и многие уже осторожно потянулись к выходу. Их остановил неожиданно звонкий властный женский голос. Савенков впервые услышал жену Маруева – Валентину:

      – Господа! Не расходитесь… Я понимаю, что не все смогут посетить сегодня наш дом. Я прошу помянуть Владимира Антоновича прямо здесь. Все готово, – она решительно махнула рукой в противоположную сторону, где за кустами, на свободной пока еще площадке расторопные молодые люди незаметно для всех установили пять легких складных столиков и быстро выставляли на них бутылки, пластиковые стаканчики, коробки с закуской. Во главе стола стоял Павленко и, раздавая короткие команды и активно жестикулируя, дирижировал всем процессом.

      В этот момент кто-то подскочил к Савенкову и, схватив его за плечи, развернул к себе. Они несколько секунд стояли, вглядываясь друг в друга.

      Савенков всегда считал, что у него плохая память на лица. То есть, лица он запоминал, но не всегда мог сообразить, кому они принадлежат. Но эту физиономию он узнал сразу. Она мало изменилась за двадцать пять лет. Правда, наметились залысины, но уменьшение волос в этом месте компенсировалось появлением пышных усов. Но основным было не это – прежним осталось круглое, как блин, лицо с явными азиатскими скулами, меленькие хитрющие карие глаза, а главное – брови, живые, постоянно двигающиеся брови.

      Это, несомненно, был Карин, Юра Карин, с которым Савенков около года прожил в одной комнате в общежитии Минской школы КГБ. Он был из Гомеля или из Гродно. Последние двадцать пять лет они почти не встречались. Только однажды случайно столкнулись и несколько минут поговорили в коридоре дома номер два на Лубянке. Карин тогда очень спешил. Он приехал в Москву всего на один день утрясать детали какой-то важной операции. Это было его первое самостоятельное дело, его первый настоящий шпион, которого он готовился брать при изъятии тайника. Все потом провалилось, но Савенков этого не знал. Зато он отлично помнил вдохновенное лицо Карина в тот день, охотничий азарт в его глазах…

      – Ну, Игорь, узнал меня?