Следствие. Николай Успенский

ее муж в нагольном тулупе украдкой выглядывал из сеней, следователя встречал местный старшина таким известием:

      – Вашему высокоблагородию отвели квартиру у отца дьякона, а доктору и становому у батюшки.

      – Это для меня решительно все равно, – сказал следователь и торопливо устремился в свою квартиру, освещенную единственной сальной свечкой, нагоревшей до того, что портреты духовных лиц и военные герои, висевшие на стенах, казались как живыми, шевелясь в волнообразной борьбе света с тьмою. Между прочим, следователь при входе в избу немало был изумлен писком и грохотом крыс, бросившихся по щелям, лишь только хлопнула дверь.

      Пока готовился самовар, гость завязал разговор с хозяином, стоявшим у самой двери и, по-видимому, готовившимся исчезнуть с быстротою молнии; однако первый осмелился начать речь следующим замечанием:

      – Холодненько сегодня. – При этом он запахнулся, осторожно вздохнул и посмотрел на потолок.

      – Ваша правда; холод изрядный…

      – Не прикажете ли ваше одеяние развесить на печке… мы сегодня нарочно топили для вашего приезда… так ежели что посушить… оно за ночь-то провянет за первый сорт!

      – Прикажите из калош снег выбить… давеча мы сбились с дороги… Я слез, да и увяз в снегу чуть не по колена.

      – Очень хорошо!

      Хозяин отворил дверь и крикнул: «Эй! Алешка!» Явился в одной рубашке, босиком мальчик лет двенадцати.

      – Бери калоши, осторожно вытряси снег… да того… поставь их посушить на печку… понимаешь?

      – Понимаю.

      – Да чтоб завтра до свету были вычищены.

      Мальчик схватил калоши и опрометью бросился вон, закричав: «Самовар ушел! самовар ушел!..» За этим возгласом последовала беготня в сенях и женские крики: «Скорей! ушел! ушел! давайте крышку! где конфорка?»

      – Велико ваше семейство? – спросил следователь хозяина, который глубоко вздохнул и отвечал:

      – Как песок морской… Истинно, не лгу!..

      В это время девушка лет двадцати внесла огромный самовар и, держа голову набок, поставила его на дубовый стол.

      Затем она скромно отошла к стене и начала обдергивать свой фартук.

      – Чайник позвольте, – сказал гость.

      – Чайник! – грозно крикнул хозяин.

      Девушка, исполнив требование, снова стала к стене. – Стаканы или чашки позвольте, – сказал следователь.

      – Стаканы! – повторил хозяин.

      Девушка полезла в шкаф, а хозяин шепотом говорил ей:

      – Экая ты! неужели сама не догадаешься?..

      – Оставьте! без вас знаю! – в свою очередь прошептала девица. Поставив стаканы на стол, она вышла.

      – Прошу покорно чайку попить, – предложил гость.

      – Чувствительно вас благодарю, – подходя к столу, сказал хозяин, – я, признаться, чай люблю; но сахару весьма мало употребляю. По мне, его хоть не будь.

      – Водочки не угодно ли?

      – Вот это пользительно – особенно после трудов… нынче целый день молотили…

      – Сейчас прикажете налить?

      – Да! уж перед чаем!.. оно как будто тверже… Будьте здоровы! это, должно быть, не простая?

      – Бархатная! прямо с завода…

      – Я уж чувствую…

      – Не прикажете ли еще?

      – Если милость ваша будет, позвольте.

      Хозяин выпил вторично и видимо приободрился. Даже голос вдруг сделался громче, из нежного тенора перешел в густую октаву, от которой дрожали стекла. Расположение духа также изменилось: отхлебнув глоток чаю, хозяин воскликнул: