Святополк Окаянный. Александр Майборода

пока не высохли чернила, мягкой тряпочкой стер последние слова.

      И вовремя он это сделал, потому что в келью упругим шагом вошла женщина. Ее шаг был так плавен, что казалось, она плывет как лебедь в спокойных водах.

      Княгине Юлии уже три десятка лет. Но она по-прежнему красива. У нее тонкие благородные черты лица и большие темные глаза, лучащиеся прозрачной печалью, как у человека, изображенного на иконе, что висит в переднем углу. Он манит, как камень из древнего азиатского города Магнесии. Он таит в себе загадку, которую невольно хочется разгадать.

      Краешек губы монаха тронула едва заметная улыбка. Ох, не зря, великий воин Святослав, увидев девицу Юлию, едва не потерял голову и привез ее, как самую ценную добычу, в Киев и подарил любимому сыну. Ох, не зря князь Владимир, презрев людские обычаи и честь рода Рюрикова, взял в наложницы жену убитого им брата.

      Прошелестев богатым парчовым платьем, Юлия присела на краешек стульчика, обитого красным бархатом, и монах, который встал со своего места и, поклонившись, приветствовал по-гречески княгиню, подал ей законченные листы летописи.

      Юлия пробежала по листам внимательным взглядом. На последних словах ее взгляд споткнулся, и ее глаза подернулись легким туманом.

      – Но стоит ли об этом писать? – спросила Юлия, слегка осевшей тонкой флейтой. – Нужна ли людям эта подлость?

      Монах уронил на пол тулуп и с неуступчивой гордостью промолвил в ответ:

      – Мною написана истинная правда.

      – Правда? – переспросила с сомнением Юлия. – Но что есть правда? Люди грешны, а потому у каждого своя правда.

      – Правда одна, – с угрюмым превосходством в голосе проговорил монах.

      Юлия легко тряхнула головой:

      – Люди слышат и видят только то, что хотят слышать и видеть.

      Она встала, подошла к окну и посмотрела в маленькое круглое стекло, через которое виднелась высокая стена из толстых бревен, а за ней город.

      – Правда одна, – вновь повторил монах и добавил: – Мы пишем для князей и бояр, которые и так знают правду. Смердам моя летопись не нужна.

      Юлия отвернулась от окна. Ее лицо, спрятавшись в тени, потемнело. «Гордец!» – подумала она.

      Монах с трудом различил на ее губах ироничную улыбку.

      Немного погодя, Юлия проговорила:

      – Иоакин, ты ошибаешься. Люди и их обычаи не вечны. Из ныне живущих никто не будет читать твои летописи. Но летописи пишутся для далеких потомков.

      Монах упрямо сжал губы, отчего рот превратился в незаметную щель. Он строго возразил:

      – Я помню это, потому и пишу правду. По этой правде пусть потомки и судят нас. И я в этой правде не изменю и слова.

      «Он глуп, – решила Юлия. – Он глуп, потому что считает, что знает истину. Но истину простой человек не может знать, так как истину знает только Бог».

      Еще раз бросив насмешливый взгляд на самоуверенного монаха, Юлия вышла из кельи, так ничего и не проговорив в ответ.