Звёздный огонь. Наталья Осояну

Весьма просто. Одна капля этой жидкости лишает человека воли. Две – погружают его в сон, который продлится не меньше двух месяцев. Ну а от трех капель он уснет навсегда… Остается лишь применить сие средство в нужное время и в нужной пропорции. Так что, ты по-прежнему готов на что угодно для восстановления нашего доброго имени? Или призна́ешься, что не способен на что-то, выходящее за пределы пустых мечтаний сумасбродного мальчишки?

      – Ради клана, – проговорил Хаген, закрыв глаза. Происходящее сделалось слишком уж странным и страшным, чтобы быть реальностью, но и сон не мог оказаться столь четким и ясным. – Ради клана я готов на все…

      Комната вновь закружилась, нахлынула невыносимая духота.

      – Тебе плохо… выпей воды…

      Пейтон что-то с ним сделал – и теперь удовлетворенно улыбается. Сытый паук! Нет… он сам что-то сделал не так… он что-то сказал, и изреченные слова клеймом отпечатались на лбу.

      Теперь нет дороги назад.

      – Выпей воды, и все пройдет.

      И Хаген, конечно, выпил.

      На следующий день Хаген вместе с остальными продолжал трудиться, приводя «Невесту ветра» в порядок. Капитан был с ними суров. За несколько месяцев на борту фрегата пересмешнику не раз случалось все дежурство не выпускать щетки или скребка из рук, но еще никогда ему не приходилось драить палубу и переборки с такой тщательностью. Крейн был болезненно придирчив, отдавал команды не вслух и даже не мысленно, а путем бесцеремонного толчка в нужную сторону. Выглядело это следующим образом: разобравшись с каким-нибудь малозаметным пятном или наростом, Хаген вытирал пот со лба, вздыхал – и тотчас же против собственной воли поворачивался, наклонялся или поднимал голову, видел новое местечко, где нужно было как следует поработать щеткой, и все начиналось сначала.

      Время от времени выбираясь из трюма, он видел Крейна: феникс стоял на палубе совершенно неподвижно, словно четвертая мачта, и его лицо казалось безмятежным. Обман, все обман! Пересмешник отлично понимал, что за шторм бушует в душе у магуса, да и для прочих моряков это не было секретом. Они старательно обходили капитана стороной, делая вид, что вовсе его не замечают, но от работы никто не отлынивал даже в шутку.

      – Есть тридцать пять разновидностей паразитов, от которых страдают фрегаты, – сказал Корноухий, когда они с Хагеном и еще двумя матросами, обвязавшись веревками, чистили корпус снаружи. Был уже вечер, и пересмешник здорово устал, но продолжал водить рукой туда-сюда с усердием марионетки. – Тридцать пять! Кажется, я видел сегодня по меньшей мере двадцать. Да-а, запустили мы нашу рыбку, чего только в ней нет! И жгучка, и шебаршилы, и цветок-хватунок, и фиолетовая язва…

      – Двадцать – это ты загнул, – возразил висевший слева от него матрос по имени Танибет, улыбчивый крепыш с ярко-рыжими волосами, которые вечно стояли дыбом. – Я бы сказал, десятка полтора.

      – Когтешип, раззява, забывайка, – продолжал перечислять Корноухий, не обращая внимания на Танибета, – петлильщик, алая сеть, крестоплюй…

      – Крестоплюй? –