Кукушка. Дмитрий Скирюк

испанец. – Но кто будет присматривать? Подготовка к процессу отнимает у меня слишком много сил и времени. Томас ещё слишком юн, чтобы доверить ему такое дело. А этот Мигель… у меня есть на его счёт некоторые, скажем так, сомнения.

      – Я мог бы эту обязанность на себя взять.

      – Вы думаете? Хм…

      – Вполне думаю. К тому же я постараюсь не быть навязчивым.

      – Хорошо, – решил наконец брат Себастьян, – пусть будет так. Приготовьте всё необходимое, и после обедни мы навестим нашу пленницу.

      – Я приготовлю, – сказал Хагг. – Это уже допрос будет?

      – Нет, просто ещё одна попытка её образумить.

      Золтан Хагг поклонился и против воли проскрипел зубами.

      – Я приготовлю, – повторил он и, поворачиваясь, зацепился взглядом за послушника.

      Мальчишка пристально глядел ему в глаза.

      Некоторое время после ухода «мастера Людгера» в келье царила тишина. Отец-инквизитор, всё так же стоя у окна, молча провожал взглядом худую чёрную фигуру.

      – Ты ничего не находишь странного в происходящем, друг мой Томас? – спросил он у послушника, когда палач скрылся за углом.

      Томас поднял голову:

      – Ч-что?

      – Я спросил тебя: ты ничего не заметил странного в этом человеке?

      – Н-нет… хотя его взгляд… На миг мне п-показалось, что он ненавидит в-всех в округе. Словно бы на этом чеа-э… ловеке лежит печать чего-то тёмного.

      Старший монах вздохнул.

      – Это как раз неудивительно – на всех палачах, наверное, лежит отпечаток чего-то тёмного, такова их профессия, но и она тоже нужна. Но я говорил не об этом. Видишь ли, бастинадо – восточная пытка. Я нисколько бы не удивился, предложи её палач Наварры или Гранады, но откуда её может знать фламандский немец?

      Мальчишка неопределённо пожал плечами:

      – Д-должно быть, много повидал.

      – Как ты сказал? – повернулся к нему брат Себастьян. – «Много повидал»? Хм… Может, и так, может, и так… Во всяком случае, хочется в это верить.

      И снова замолчал.

* * *

      Небо было предвечерне-синим, в медленно плывущих разноцветных волнах матового света. Выше них скользили облака, сквозь кои просвечивал узор незнакомых созвездий. Отдельные звёздочки и даже сочетания их память будто узнавала, но в целом картина складывалась совершенно чуждая и сердцу, и уму. Не было ни солнца, ни луны. Да и само небо здесь казалось слишком низким, закруглялось ближним горизонтом сразу за горами; купол будто давил на затылок, заставлял человека сутулиться, втягивать голову в плечи.

      Царила странная и совершенно неземная тишина без птичьих криков. Воздух, сухой и прохладный, пах перепрелой листвой.

      – Жаль, что ты не видишь всех цветов.

      Человек на смотровой площадке старой башни вздрогнул, обернулся, встретился глазами с собеседником и облегчённо выдохнул.

      – Тил, – констатировал он. – Не ждал тебя сегодня.

      Тот помахал рукой:

      – Привет, Жуга. Не рад меня видеть?

      – Отчего