Я вернусь через тысячу лет. Книга 1. Исай Давыдов

безошибочно определяет Таня, глядя на огни. – Они слушают в зале «Марсианский прибой». Наверно, Ричардс играет. Вроде его стиль. Правда?

      – Возможно, – уклончиво отвечаю я. Не настолько я, к сожалению, силён в музыке, чтобы по цветовой гамме определять мастера. По звуку ещё отличил бы иного…

      Пляшут в полной тишине над куполом зала длинные яркие огни, и каждый, кто глядит на них с улиц, слышит знакомую мелодию «Марсианского прибоя» – модной сонаты нынешнего года. Она звучит над городом бесшумно, никого не оглушая и никому не навязывая свой бешеный ритм. Кто хочет – смотрит и слышит. Кто не хочет – не смотрит.

      – А Тушин так и не понял нашей цветомузыки, – грустно говорит Таня. – Он привык к прежним незрячим мелодиям. На корабле у них не было других. Но ведь это не так уж и важно! Правда?

      – Это просто обидно. Я всегда очень уважал Тушина. Он для меня герой, понимаешь? Главный герой моего детства. Но ты прости, Танюш…

      – Куда ты опять меня тянешь?

      – Посмотри, какое толстое дерево!

      – Ну и что?

      – За ним так удобно целоваться! Никто не увидит!

      – Ты сумасшедший! Но я люблю тебя!

      6. Разрыв

      До чего обманчивы девичьи «люблю!». И даже «очень люблю!». И даже «совершенно не могу без тебя!».

      До чего легко они сменяются таким же горячим «не люблю!», «оказывается, не люблю!», «люблю, но не тебя…». До чего легко!

      Я был уверен, что на такое способен кто угодно, только не Таня! Больше чем себе, верил ей!

      Конечно, мы ссорились иногда, но ведь все ссорятся. И даже при ссорах я ни разу не обижал её. Это немыслимо: обидеть Таню. Она для меня святая. И отлично знает это.

      Почему же письмо? За что?

      Может, я действительно неудачник, и прав Женька Верхов? Я назвал его тогда, зимой, подлецом. Негромко. Никто больше не слыхал. Мы вдвоём говорили. А он отшатнулся и побледнел, и глянул на меня своими тёмными глазами бездонно и ненавидяще, и напророчил:

      – Ты просто неудачник, Сандро! Тебя всегда будут преследовать неудачи! И ты это понимаешь и потому завидуешь!

      А я не завидовал – презирал его. Он выдал за своё изобретение то, что удалось найти мне – эти самые коэмы, коробочки эмоциональной памяти, которые сделали его знаменитым.

      Он, правда, не смог довести их до конца.

      А я был близок к концу. Но всё бросил. Противно стало.

      Таня тогда спорила со мной. Вовсю.

      Мы бродили по хрустящему снегу парковых аллей, и она допытывалась:

      – Почему ты молчишь? Почему громко не скажешь правду? Кончился бы этот кошмар!

      – Не вижу кошмара.

      – Но ведь тебя обокрали!

      – Идея – не собственность. Кстати, это и не моя идея. Ты же сама подкинула мне книжку того фантаста. Двухсотлетней давности. Это его идея.

      – Но ведь Женька знал, что ты работаешь… Он поступил нечестно, подло! И я, как дура, всё ему разболтала!

      – Это дело его совести. И, пожалуйста, не называй себя дурой.

      – Шур! А если я скажу всем то, что не хочешь говорить ты?

      – Это будет уже совсем