Злые новости. Глеб Успенский

с бранью, крики дравшихся и утопавших покровцев.

      Задумав ограбить и нажиться, сразу там, где этого сделать невозможно, покровец доводил, таким образом, цену своего труда чуть не до нуля. Он это донимал и хотел поправиться…

      – Так за рубль? – спрашивает его воротившийся приезжий.

      – Да уж… – бормочет он и робко шепчет: – за два с полтинкой… уж…

      – Как за два с полтинкой? Полтинника не дам!

      – Ну, извольте, извольте.

      – Не дам!

      – Ваше сиятельство! Ваше благородие!..

      Со зла приезжий человек был неумолим, и Покровскому обывателю приходилось брать за труд уж настоящий нуль…

      – Как перед богом, перед создателем скажу, – окончив работу, клянчил покровец пред нанимателем; – как есть – ни крохи не осталось… Лошадей задрал… Всю дорогу, сам суди, на одном кнуте; ехал… Чисто подохнуть таперчи… Яви божескую милость!.. заставь бога молить.

      И получив в подачку двугривенный, он уходил к своим задранным лошадям, утирая рукавом мокрое от поту лицо и говоря:

      – Дай тебе бог… Пошли тебе царица небесная…

      Такое, большею частью, знание – сколько, когда и за что надо взять, обнаруживал покровец в делах случайных, где ему приходилось заработать на себя, без постороннего приказу… Очевидно, это был ребенок, который, однако, и разбойником тоже быть мог. Не в лучшем положении находился его труд и для своего будничного прокормления и житьишка. Хлеб, масло, молоко, рыба, благо река близко, летом ягоды – вот чем тянуло свое существование село Покровское. Но город, стоявший на той стороне, верстах в трех ниже Покровского, куда последнее сбывало свои продукты, был плох, беден (пароход даже и не останавливался в нем), платил мало, прижимисто… Великого труда стоило поэтому Покровскому жителю или жительнице вытащить из цепких лап городских торговцев какой-нибудь рублишко, да и тот чаще всего приходилось оставить в тех же лапах, задолжав еще полтину.

      Бывало, целую неделю, не покладаючи рук, какая-нибудь покровская жительница сбивает масло; целую гору набила она его – и вот, наконец, везет в город.

      Сидит она с своей кадушкой в самой середине громадной дубовой лодки. Три здоровенных парня, три родных ее сына, грохая в воду громадными дубовыми веслами, доставляют маменьку в город. Они без шапок; спины их черны от поту, и руки горят, словно их огнем обожгло.

      – Ты мне, маинька, три копеички бесприменно дай… Я хоть квасу выпью! – говорит один из богатырей.

      – И мне, маинька! – говорит другой.

      – А мне, – говорит третий, – хушь копейку…

      – Да как купец, касатики! – охая, шепчет мать этих богатырей. – Приналегните, касатики… Захватить бы купца-то…

      – Захватим! – дружно принимаясь за весла, произносят богатыри: – только ты нас не обидь…

      – Да, хорошо, как купец…

      – Н-но… рряб-бя… навались…

      И несется дубовое чудовище, как стрела; часа через четыре плетется оно назад… Уныло бухают богатыри веслами, лица их, суровы и злы…

      – Чорт! – говорит