Полунощный свет. Георгий Чулков

я вам нравлюсь?

      Тогда Елена откровенно сказала:

      – Вы – прекрасны.

      И эта крупная женщина тихо засмеялась, неожиданно по-детски, совсем без лукавства.

      Через полчаса Елена уже доверчиво говорила с мачехой.

      – Зовите меня просто Людмилой, – сказала она, лаская руку Елены.

      – Я так рада, что вы будете жить с нами.

      Потом пошли пить чай в столовую. Вышел отец Елена смотрела, как он читает большие пожелтевшие листы с греческим текстом, как она накладывает по пяти кусков сахару в стакан совсем темного чая. Она смотрела на его седые спутавшиеся волосы и думала: «Это – гений. Его знает мир. История его не забудет. И я его дочь…»

      II

      Недели через две Елена поехала на курсы.

      Никола Морской, окруженный сентябрьскими золотыми липами, Мариинская площадь и великолепная изумительная Нева в осеннем багрянце – все пленяло Елену.

      И весь он, Северный Город, казался таким умным и большим. Вот и Васильевский остров: набережная, иностранные пароходы, морской ветер…

      Вот и курсы. В канцелярии с любопытством смотрят на Елену.

      – Это дочь Сергея Савинова… Из канцелярии – в приемную.

      – Клавдия. Это – ты?

      Клавдия Пояркова – московская подруга: милые мальчишеские глаза, темный пушок над верхней губой… И здесь, как в московском пансионе, окружена толпою и ораторствует.

      Ласково блеснула глазами Елене.

      – Товарищи! На сходку!

      Аудитория полна. Жужжат курсистки, как большие пчелы. Елена забралась на верхнюю скамейку. Шум и возбуждение приятно ее волновали.

      Елена плохо соображала, о чем спорят и в чем дело, но было ей весело: девушки, бледные от волнения, поднимали руки, как бы для клятвы, говорили что-то о народе и революции.

      Молодость бунтовала.

      И Елене хотелось кричать вместе со всеми «товарищи» и «пролетариат». И когда сходка кончилась и все с пением потекли из аудитории, Елена тоже запела и глаза ее сияли.

      Клавдия нашла Елену в толпе и потащила к себе. Она жила на Восьмой линии.

      В маленькой комнате стояла белая девичья постель. К обоям были пришпилены Маркс, Лассаль и Бебель и еще кто-то. На столе валялся томик Максима Горького. Пили чай с сухарями. Клавдия расспрашивала Елену, мило и наивно поднимая свои темные брови-.

      – Ты большевичка или меньшевичка?

      Елена не поняла вопроса. И слова эти почему-то напомнили ей малороссийские «черевички». Елене хотелось засмеяться, но она робко спросила Клавдию:

      – А что это значит «большевичка»?

      Клавдия посмотрела на Елену с изумлением.

      – Как? Ты не знаешь?

      Она стала деловито рассказывать о том, что ей казалось важным и значительным.

      Елена покорно слушала. Потом неожиданно для себя спросила:

      – Клавдия? Ты влюблена в кого-нибудь? Она покраснела и отвернулась:

      – Не знаю. Какая ты чудачка. Кто-то постучал в дверь.

      – Войдите, – крикнула Клавдия преувеличенно громко. Вошли два студента.

      – Это