Король. Семен Юшкевич

Об этом, Эрш, нужно уже забыть. Работал? Пусть работал. Но не крал, никого не ограбил. Был человеком, скопил деньги и купил мельницу. Разве у того же хозяина другие не работали вместе с ним? А что они? Где они? Кто любит деньги, тот умеет делать деньги. Купил мельницу, потом перестроил ее, потом сломал и выстроил эту. Что же вы рассказываете, что он у вас закусывал? Вы хотели, вы угощали… А он и тогда не нуждался…

      Эрш (садясь). Я ничего этим не думал.

      Этель. Я не говорю, что вы думали. Еще думать, что вы думали. Перестаньте! Так тогда, Эрш, когда он еще работал на сахарном заводе, я обо всем знала, что делалось в городе. Обо всем. И кто женится, и кто развелся, и кого убили; а теперь я ничего не знаю.

      Женя. Зачем, мама, так много говорить?

      Этель. Почему много? Это ведь Эрш. Не учи меня. Я сама знаю, с кем, и как, и сколько надо говорить.

      Эрш (хочет угодить обеим. Встал). Я ничего не слышал. Эрш слышит? Много он может услышать, когда вот здесь бьется, а тут дрожит… Я бы, кажется, пушки не услышал, если бы она даже выстрелила возле моего уха.

      Этель. Так. (Кивает уверенно головой.) Значит, вы хотите сказать, что очень плохо?

      Эрш (встал). Плохо. Это тоже называется словом? Сидишь и шьешь. Шьешь? А что же делать? Танцевать? Но где душа? Не о чем говорить…

      Женя (заинтересованная). Расскажите, Эрш.

      Эрш. Считайте, что я рассказал. Так уже легче? И какое другое дело есть, как не бить еврея? Это какие-нибудь люди? Это же звери! И теперь идет уже не на шутку. Теперь нас всех вырежут. Что? Вы спрашиваете, как еврей не убегает? Вот так он не убегает. Куда ему бежать? В землю? В Америку? К Герцлю?[1] Да-да, можно поблагодарить войну.

      Этель. Чем война виновата?

      Эрш. А кто же виноват? Я?..

      Этель. Рассказывайте, Эрш. Ну, ну! Смотрите, как у меня похолодели руки. Они стали холодны как лед. Обо всем могу слушать, но когда услышу об евреях, у меня стынет кровь…

      Эрш. Что же еще сказать? Я уже все сказал. А дома я молчу? Говорю… Ну так говорю! Много это помогает. Сижу со своей женой и толкую: еврей должен сидеть тихо. Бог, – евреи!.. Что же они делают? Что они делают? И что это за бомбы, я вас спрошу? Бомбы нам нужны? Спрячьтесь в норы, и пусть вашего носа не увидят, когда в стране такое происходит. Я кричу: евреи, сидеть тихо! Зачем нам эти демократы, эти оборванцы мальчишки, девчонки, эти книжки? Они хотят биться головой о стенку, пусть стенка бьет их назад… Им нужна революция, пусть они и целуются с нею. А вы, оборванцы, влезьте в свои норы и затаите дыхание… (Заметил, что стал очень развязным, и оборвал.)

      Женя (вскользь). Какой-то проклятый народ, эти евреи. Скорее бы уже всех перерезали.

      Этель. Что же будет?

      Эрш. Вы хотите, чтобы я сказал, что будет. Хорошо попали! Ну хорошо, я скажу… Будут резать. Даже два раза переспрашивать не надо.

      ^{Входит Петя, пятнадцатилетний гимназист, с собакой. Одет с иголочки. Нетерпеливый голос. Держится гордо.}

      Петя. Мама, дай мне десять рублей. Байрон, сюда! Куш, ложись!

      Этель (с любовью оглядывает его). Зачем тебе, Петенька, десять рублей?

      Петя.

1

Теодор Герцль (1860–1904) – реакционный еврейский публицист, основатель буржуазно-националистического движения – сионизма.