Евреи. Семен Юшкевич

голубку от гнезда, она угнала меня далеко на работу, чтобы убить мою золотистую девочку.

      Она говорила и тихим причитанием, печальным, певучим, заканчивала каждую фразу. Нахман слушал, и сердце его дрожало от жалости.

      Каким ничтожным казалось ему отчаяние, которое он испытывал в последние месяцы, после отъезда Натана…

      Сидела полубезумная женщина и пела великую песнь о грозной силе нищеты в народе… Как горы, ложилась эта песнь на душу.

      – Ну, вот и я, – произнесла Неси, вдруг появившись на пороге, и будто сноп света шел вместе с нею.

      – Слава Богу, – с радостным облегчением подумал Нахман.

      – Я не виновата, что нравлюсь, – продолжала она невинным голосом, – и ни для кого не оболью своего липа кислотой. Здесь, Шлойма, человек ждет вас, – сказала она в темноту, где кто-то возился.

      – Сейчас зайду, – раздался его голос, – только ящик поставлю.

      Нахман не отрывался от взволнованного лица девушки. Теперь что-то дикое, сильное было в ее движениях, когда она иногда оборачивалась к Нахману и бросала на него быстрые взгляды.

      – Я сейчас пойду домой, – громко говорила она, как бы рассказывая Лее, – и подожду, пока все уснут. Потом выйду за ворота и буду смотреть в улицу, которая ведет в город…

      – Хотела бы быть им, – прошептала Лея…

      – В город, – продолжала Неси, и это походило теперь на сказку, – где так светло ночью, что кажется, он горит. И никто меня не увидит. Я буду смотреть на огни и мечтать о жизни…

      – Ну, вот и я, – произнес Шлойма, входя и обращаясь к Нахману. – Кажется, я тебя где-то видел.

      – Да, в рядах, я был там с Хаимом.

      – Так, ты был с Хаимом, теперь я вспомнил. Человечек нашелся, правда, не очень богатый, – но это то, что тебе нужно. Садись, мы еще поговорим.

      Он подошел к Лее, погладил ее по голове и нежно сказал:

      – Ты бы легла. Уже поздно.

      – Я лягу, отец, – покорно ответила она. – Но я никому не мешаю.

      – Пусть она посидит, – вмешалась Неси, – она и так лежит весь день.

      Шлойма вышел в первую комнату, захватив с собой лампочку, и через минуту вернулся с закрытой чашкой, поверх которой лежал хлеб.

      – Я поужинаю, – произнес он, – а вы разговаривайте. Я ведь с утра еще не ел.

      Наступила тишина. Старик не спеша ел. Лея, не раздеваясь, начала укладываться, и Неси помогала ей.

      – Ну, я пойду уже, – со вздохом произнесла она, когда Лея закрыла глаза, – хочешь, не хочешь, а домой вернуться нужно. Достанется мне от отца. Спокойной ночи!

      Она на миг остановилась против Нахмана, пронзительно взглянула на него, перешла комнату и исчезла в темноте.

      – Славная девушка, – задумчиво проговорил Нахман.

      – Дорогая, – отозвался Шлойма, отодвигая чашку от себя, – но тем хуже для нее.

      – Почему же? – удивился Нахман и покраснел.

      – Дорогие – легче пропадают. Вот Неси уже на пути… Сама она еще здесь, она ходит между нами, разговаривает, но душой уже там, где ее гибель. Как дерево, брошенное