Нерассказанное о Фаусте. Надежда Тэффи

стье, полное боли!

      – Дай силу ненависти!

      – Дай могущество любви!

      – Верни мне мою молодость!

      Сон был беспокойный, но в первый раз за много лет проспал он до десяти часов.

      Проснулся, потянулся и с удивлением заметил, что поясница не болит.

      Привычным движением ухватил себя за подбородок, чтобы вытянуть из-под одеяла свою длинную жидкую седую бороду. Ухватил и замер. Бороды не было. Курчавились короткие густые завитки. Тут он вскочил, сел, спустил ноги с кровати и все вспомнил.

      – Я молод!

      И сразу неистово захотел есть.

      Посмотрел у себя в шкапчике. Нашел полстакана кислого молока и маленький сухарик. Это был его обычный завтрак, который он разрешал себе в шесть часов утра после целой ночи лабораторной работы.

      Теперь в одну секунду сглотнул он молочную кислятину, схрупал сухарь и прищелкнул языком.

      – Мало!

      Подумал и пошел в другую комнату, где днем работал его ученик.

      – Вагнер, – вспомнил он, – вечно что-то жует. Наверное, у него что-нибудь припрятано.

      Пошарил по всем углам и нашел за банкой с гомункулусом большой кусок колбасы и пумперникель.

      – Хорошо бы к этому выпивку, – пробормотал он и сам смутился такой непривычной для своего мозга мысли.

      – Хорошо бы пива!

      Но пива не было. Тогда глаза его остановились на банке с гомункулусом. В банке был спирт.

      И снова заработала мысль непривычно и жутко. Вспомнилось, как забрались как-то к нему в лабораторию соседние школьники и выпили спирт из-под жабьего сердца, которое предполагалось венчать с черной лилией.

      Мальчишки были довольны, несмотря на то что Вагнер их выдрал.

      Здесь воспоминания оборвались, и Фауст перешел к реальной жизни. Разорвал пузырь, закупоривавший банку, и хлебнул. Хлебнул, крякнул и вонзил зубы в колбасу:

      – Блаженство!

      Чуть было не крикнул: «Остановись, мгновенье!» – но вспомнил, что этого-то как раз и нельзя. Покрутил головой, посмеялся, доел колбасу и пошел одеваться.

      Тут он с досадой заметил, что от молодости стал весь больше и толще, что платье трещит на нем по всем швам. Кое-как натянул его, надел шляпу, схватил было палку, да вспомнил, что теперь она не нужна, и вышел на улицу. Помнил, что нужно было зайти к старому алхимику потолковать насчет соединения Льва с Аметистом, но вдруг и алхимик, и Лев, и Аметист показались ни к черту не нужными. А гораздо неотложнее почувствовался план пойти в бирхалку.