Сновидец. Призови сокола. Мэгги Стивотер

у сотрудников местного агентства, если бы нашла нечто, требующее немедленной реакции. То есть если бы понадобилось убить кого-то. Что-то. Зета.

      – Придется пойти, – сказала Фарух-Лейн Парцифалю. – Это не я придумала. Это распоряжение сверху.

      Парцифаль не ответил. Он просто начал складывать белье, которое недавно принесли из прачечной.

      – Я не могу уйти на несколько часов, – сказала Фарух-Лейн. Она уже запаздывала. Ночь за уродливыми серыми шторами была абсолютно черна. – Нам нельзя разлучаться надолго. Вдруг у тебя будет видение?

      Он свернул два очень длинных черных носка и старательно снял с одного из них ворсинку, прежде чем положить носки на верх стопки белья. Парцифаль не снисходил до спора – он просто отказывался вставать. И что делать, тащить его силой?

      Фарух-Лейн никогда не теряла терпения. В детстве она славилась невозмутимостью – и у матери, и у Натана был бешеный темперамент. Мать с гарантией теряла терпение, услышав слово «счет»; Натан мог сохранять спокойствие несколько дней и даже недель, а потом, по каким-то непостижимым причинам, мгновенно впадал в потрясающую ярость. А Фарух-Лейн невозможно было ни уязвить, ни взбесить. Она родилась человеком, который строит планы. Составляет их, хранит, перерабатывает и осуществляет. Пока в перспективе имелся план, некая система, она сохраняла спокойствие.

      Парцифаль Бауэр мог оказаться последней каплей.

      – Еда, – сказала Фарух-Лейн, возненавидев себя сначала за недостаток красноречия, а затем за то, что она опустилась до подкупа. – Пойдем со мной, и мы купим любую еду, какую ты хочешь.

      – Все уже закрыто, – рассудительно заметил Парцифаль.

      – Магазины еще открыты, – возразила она. – Можем купить темный шоколад. Семьдесят процентов какао. Даже девяносто. И воду в бутылках.

      Он продолжал складывать белье, как будто ничего не слыша. Фарух-Лейн почувствовала, что у нее повышается температура. Интересно, именно это ощущал Натан, перед тем как кого-нибудь убить? Всё усиливающуюся мрачную настойчивость?

      Она отогнала эту мысль.

      – Можешь подождать в машине, – сказала она. – С телефоном. Напиши, если у тебя начнется видение, и я выйду.

      Лока взбесил бы этот убогий компромисс, но Парцифаль, очевидно, не сознавал, на какие уступки она идет. Он аккуратно сложил залатанный на локтях свитер, придав ему идеально геометрическую форму.

      Фарух-Лейн понятия не имела, как добиться от подростка послушания.

      Но, к ее облегчению, Парцифаль встал. Взял несколько предметов одежды. И направился в сторону ванной.

      – Что ты делаешь? – спросила она.

      Он повернулся. Взгляд за крошечными очками был непостижим.

      – Если я куда-то еду, мне сначала надо принять душ.

      Дверь закрылась. Фарух-Лейн услышала, как из телефона полилась музыка. Два сочных женских голоса ворковали друг с другом, переживая и дрожа. Зашумела вода.

      Фарух-Лейн закрыла