Тюфяк. Алексей Писемский

но, умеренно подстриженные, они, конечно, лежали, как им хотелось, что, впрочем, очень шло к его бледному и большому лбу; одет он был небрежно.

      Совершенно другой наружности была Лизавета Васильевна: высокая ростом, с умным, выразительным лицом, с роскошными волосами, которые живописно собирались сзади в одну темную косу, она была почти красавица в сравнении с братом. В одежде ее заметны были вкус и опрятность, что, как известно, дается в удел не многим губернским барыням. В выражении лица молодой женщины высказывалось что-то грустное, почему она и казалась как бы старше двадцати пяти лет, которые прожила на белом свете. Брат и сестра сидели, задумавшись; глаза Лизаветы Васильевны были заплаканы. Они только вышли от больной матери. Старуха была разбита параличом, отнявшим у нее движение и язык и затмившим почти совершенно умственные способности; она помнила и узнавала одного только Павла. Большею частью она была в беспамятстве, а пришедши в себя, то истерически смеялась, то плакала. Лизавету Васильевну она совершенно не узнала: напрасно Павел старался ей напомнить о сестре, которая с своей стороны начала было рассказывать о детях, о муже: старуха ничего не понимала и только, взглядывая на Павла, улыбалась ему и как бы силилась что-то сказать; а через несколько минут пришла в беспамятство.

      Павел, получивший от медика приказание не беспокоить мать в подобном состоянии, позвал сестру, и оба они уселись в гостиной. Долго не вязался между ними разговор: они так давно не видались, у них было так много горя, что слово как бы не давалось им для выражения того, что совершалось в эти минуты в их сердцах; они только молча менялись ласковыми взглядами.

      – Как мы с тобой давно не видались, Поль! – начала наконец Лизавета Васильевна.

      – Давно, Лиза.

      – Переменилась я с тех пор?

      – Очень переменилась.

      – У меня двое детей; старший сын ужасно похож на тебя.

      – А муж твой, Лиза?

      – Муж у меня, братец… он немного ветрен; но, впрочем, добрый человек и, кажется, любит меня.

      – Зачем же ты за него вышла? – спросил Павел, глядя на сестру.

      – Богу так угодно! Нас сосватала тетушка: она уговорила батюшку и матушку, насказавши им о бесчисленном богатстве моего мужа.

      – И что ж? Это вышло правда?

      – Правда, – отвечала с горькою улыбкою молодая женщина.

      – Помнишь, что ты мне говорила?

      – Что я тебе говорила?

      – Что ты…

      Молодая женщина улыбнулась.

      – Это давно уж прошло, – отвечала она, вспыхнув.

      – Тебя не уговаривали выйти за другого?

      – Нет, Поль, я сама первая согласилась, – отвечала молодая женщина.

      – Не может быть!

      – Отчего ж не может быть?.. Но, впрочем, перестанем говорить об этом, Поль… Это была глупость и больше ничего.

      – А я на днях еще встретил Бахтиарова.

      Лизавета Васильевна вдруг побледнела.

      – Разве он здесь? – спросила она, стараясь скрыть внутреннее