Не доставайся никому!. Галина Романова

стану, – надул губы Сашка. – Папа… Офигеть, Алиса, можно! Сама-то себя хоть слышишь?

      – Слышу, будь уверен.

      – И че? – Сашка моргнул, вздохнул, застегнул куртку. – Так и будешь его привечать? Уголовника?! На его биографии пробу ставить негде, сплошные статьи из Уголовного кодекса. Кстати, где он?

      – Ты же знаешь, зачем спрашиваешь? Работает он. И живет теперь в каморке под лестницей.

      – Как папа Карло? – развеселился вдруг поздний гость. – А ты кто же ему теперь – Мальвина?

      – Ой, отстань, а! – взмолилась Алиса и подтолкнула Сашку к двери. – Ступай уже, ступай!

      И вот тут он, дерзко отпихнув ее руки, резко притянул Алису к себе, прижал до невозможности крепко и начал быстро-быстро целовать куда попало. Губы, шея, плечи, выпростал через глубокий вырез ночной сорочки грудь, вцепился ртом жадно, больно.

      – Сашка, отвали! – задергалась Алиса в его руках, рана под лопаткой требовательно заныла. В голове начало стучать. – Прекрати, мне больно! Отпусти немедленно!

      – Прости… Прости… – зашептал он, чуть ослабив хватку, но совсем не отпустил, продолжая тесно прижиматься. – Прости… С ума просто схожу по тебе, Алиска. Всю жизнь с ума по тебе схожу… Эта рубашка твоя, просто сумасшествие какое-то, честное слово. Позволь мне… Пожалуйста, не гони, позволь мне… остаться. Позволь любить тебя, милая.

      Его пальцы нежно ворошили ее волосы на затылке. Губы по-прежнему не оставляли в покое ее шею, плечи. Было горячо, влажно, и забухало вдруг с силой в сердце и в низу живота. Как давно, давно было с ней в ранней юности. И голова так же закружилась. И кто знает, может, еще минута-другая, и она уступила бы, но…

      – Кто это может быть?! – Сашка опять, как от удара, дернулся всем телом, услышав телефонный звонок. – Кто-то должен тебе звонить?

      – Не знаю.

      Она отшатнулась, устыдившись своей греховной возни с ним у входной двери.

      Не надо! Так нельзя! Он женат! Завтра Светлана вернется, и они снова будут вместе. Пускай неказистой, несчастливой их жизнь казалась Алисе, но она была их общей семейной жизнью на двоих. Зачем она между ними? Не нужно никаких треугольников! Вся эта слабость под коленками и в голове пройдет, останутся стыд и осознание чужой боли.

      – Может, Тайка? – Алиса высвободилась из его рук, одернула ночную рубашку, подтянула глубокий вырез повыше к подбородку, ухватила ткань горстью, второй рукой взяла телефонную трубку. – Алле?

      – Дочка, я это, – дохнуло в ухо уже знакомым тонким голосом Аристова. – Не спишь? Смотрю, свет у тебя.

      – Не сплю, Петр Иванович.

      Она обернулась к Сашке, который негодующе закатил глаза под лоб и беззвучно затопал ногами, изображая дикую ярость. Развела руками, мол, а она-то при чем?

      – Вы чего звоните?

      – Да что-то неспокойно вдруг сделалось за тебя. За окнами снег идет, ветер, муторно на душе как-то, – признался нехотя Аристов. И вдруг спрашивает: – Ты одна?

      – Я? А… А какое это имеет значение?

      – Так я и