Разборки дезертиров. Сергей Зверев

и вошли под сень деревьев. Впадина, по дну которой протекала речка, становилась глубже, монументальнее, берега обретали опасную крутизну. Сухие лишайниковые сосняки и молодые ельники чередовались нескучными пейзажами крушинового подлеска. Узорная листва, черные, красные плоды. Величие хвойной панорамы на противоположном берегу…

      Булдыгин чернел от страха. Дрожал, как осиновый лист, мне даже жалко его стало.

      – Могу тебя развеселить, Павел Викторович, – сказал я. – Вижу Аристова!

      Третий коллега был жив и пытался улыбаться. Настроение подскочило рекордно. Улюлюкая от радости, мы съехали по склону. Ленька засмеялся. Видок у него был, конечно, не для приема у губернатора. Ни вещей, ни автомата, мокрый, как половая тряпка, бледный, лицо в укусах. До нашего появления он пытался выбраться на склон, запутался в корнях, съехал, обрушив на себя полтонны глины, и теперь пребывал в раздумьях на четырех конечностях.

      – Хоть кто-то руку подаст… – простучал зубами Ленька, протягивая сразу обе руки. – Боже мой, Викторыч, какой злодей тебе в лоб зафиздячил?

      Мы втащили его на обрыв.

      – На себя посмотри, – проворчал Булдыгин, – хуже смерти.

      – Болею, – объяснил Ленька, справляясь с судорогой и отдирая от спины прилипшую одежду. – Ох, мрак, коллеги… Ночевка в мокром виде во сырой земле – это, знаете ли, жесть…

      Леньку постигла та же участь, что и меня с Булдыгиным. Разница лишь в том, что Булдыгин устроил самый длинный заплыв, а Леньку выбросило на берег практически сразу. Автомат и сумку он благополучно посеял, обузы не было, и едва его вынесло из подземелья, он стал энергично грести к берегу. Правда, высадка прошла неудачно – очнулся незадолго до нашего прибытия. Соображать еще не начал.

      – Пойдешь с нами? – спросил я. – Или останешься?

      – Пойду, – заволновался Ленька. – А где мы?

      – А ты у Булдыгина спроси, он знает.

      Сверху посыпалась земля, я вскинул автомат… и отпустил. Бренча амуницией, на нас летел сияющий верзила Капустин – собранный, сухой, в развевающейся накидке. В отличие от наших прокуроров, в ходе ночных пертурбаций этот парень потерял только кепку, отсутствие коей, впрочем, с лихвой заменяла накидка. Просушился, отдохнул. Он прыгнул на уступ, повертел головой – нет ли еще кого? – и просипел не по уставу:

      – Здрасьте, господа прокуроры.

      – Здравия желаем, товарищ сержант, – заулыбался Аристов. – Разрешите выслушать доклад?

      – Да муть сплошная, – махнул рукой сержант. – Много я чудес повидал за полтора года, но такого жареного свинства… Кстати, кто из вас вчера меня за ноги хватал? Я же вам не буксир? Чуть на дно не утянули.

      Мы переглянулись и дружно пожали плечами.

      – Это Балабанюк, точно, – вынес вердикт сержант. – «Я умею плавать, я умею плавать…» Не умеет ни хрена, зеленый еще. Кстати, господа прокуроры, кто-нибудь из вас видел Балабанюка?

      – Мы видели труп Пыряева, – сказал я. – Ни Райнова, ни Балабанюка, ни капитана Хомченко. Мы и тебя не чаяли увидеть.

      – Кислое