Птица счастья. Николай Добронравов

все то, что дорого и мило.

      Еще поют в России соловьи.

      Мы часто шли судьбе наперекор.

      В своих мечтах и в людях ошибались.

      Мы, словно дети, верили в добро —

      И столько раз надежды не сбывались!

      Поверь, что годы тяжкие прошли,

      что на пожарах накричался кочет.

      Еще поют в России соловьи.

      Еще весну отечеству пророчат.

      Еще поют в России соловьи.

      Ворвется в сердце солнечный прибой,

      Повеет ветер ласковых акаций…

      Еще опять мы встретимся с тобой.

      Чтоб больше никогда не расставаться!

      Мы – дети самой преданной любви.

      Ее никто отныне не отнимет.

      Еще поют в России соловьи, —

      И значит, песня землю не покинет!

      Еще поют в России соловьи.

      «Я вновь аккорд возвышенный беру…»

      Я вновь аккорд возвышенный беру…

      Почти весь мир с тобой исколесили,

      и все же нет воистину

                       в миру

      милее нашей матушки – России…

      Ее войною выжженных полей,

      ее сомнений и деяний нервных.

      Как я любил своих учителей,

      своих друзей и верных, и не верных!

      Я знал триумф актеров – алкашей,

      стихи и слезы пьяного поэта.

      Их души уникальны,

                       как музей

      извечного сраженья тьмы и света.

      Мне даже зэки были как родня.

      Но как меня муздычили коллеги,

      как с упоеньем мучили меня

      за слово доброе о русском человеке!

      На мне давно поставлено тавро.

      Мол, примитивен.

                   Прост.

                       Не современен.

      Мол, не поэт,

                 а песенник.

                         Зеро.

      В фаворе ныне Бродский, не Есенин.

      Я предан был несчастным и родным,

      расстрелянным и на войне убитым.

      Я посвящал стихи свои —

                        своим

      героям

              и совсем не знаменитым.

      Нет, с них икон я вовсе не писал.

      Я их в работе видел, видел в деле.

      Я их в миру с натуры рисовал,

      чтобы другие их не проглядели.

      Теперь для многих стран,

                        да и для нас

      иконостас – семья Евросоюза.

      И все ж семейка та не поднялась

      до бывшего, до нашего Союза,

      где все же был союз между людьми,

      где был порыв космический неистов,

      где были мы честны

                     перед детьми, —

      не пестовали новеньких нацистов,

      где люди знали правду о войне,

      в стихах и песнях бережно хранимой,

      где верилось несбыточной весне

      в стране хоть разношерстной,

                     но единой.

      Нас не прошиб пока Евроозноб.

      Мы все, как встарь, равны.

                Как прежде, вместе

      читаем вновь Айтматова взахлеб,

      поем навзрыд украинские песни.

      Золотая ты моя, золотая