Небылицы и думы. Иван Охлобыстин

Я посмотрел фотографии в альбоме рыбака из Финляндии. Я наткнулся на злобнейшего отрока-тролля из неполной семьи, вынужденного таскаться по миру вслед то за мамой, то за папой. Я умилился наивной, сердечной чистоте барышни сомнительных заработков. Я «скрипнул зубами» в унисон уволенному в запас морпеху. Я улыбнулся престарелой даме, всю жизнь положившей на исследования творчества малоизвестного белорусского поэта. Я помолился с несколькими сотнями просто хороших людей под ником «Иван Охлобыстин». Трое из шестисот восьми умерли. Один в аварию попал, другой утонул, третий – неизвестно как.

      В оставшихся шестистах пяти весь мир представлен. И светлые, и темные его стороны. Все «за», все «против».

      Это как долго в Рождественскую ночь в зеркало глядеться. Можно заглянуть в собственную душу с «другой стороны».

      В личную нишу массового бессознательного.

      Часть первая

      Если бы я был дьяволом

      Как я сошел с лыжни

      В субботу, за просмотром сериала «Сегун», на эпизоде прозрения Анджин-сана, я в который раз пришел к удивительному умозаключению: для того чтобы стать свободным от зависимостей, необходимо как минимум их приобрести.

      Прежде, следуя этой противоречивой, но вполне практичной формуле, я приложил все возможные усилия, дабы увить свое кукурузное бытие веригами разной тяжести и плетения. Здесь было все: и аляповатые представления о гражданском долге, и неудобоваримые дружеские обязательства, и иссушающие мозг эстетические идеалы.

      Так вот: по достижении возраста истинной половой зрелости упоенный соратник муз, сиречь я, Иван Охлобыстин, оказался в состоянии полной кабалы и услужения десятку-другому жизнерадостных трутней, в отличие от меня абсолютно не терзающихся устремлениями к вожделенной свободе. Они ее попросту имели от рождения по состоянию здоровья.

      Так могло продолжаться бесконечно, когда бы прозаика (меня) не начала терзать ипохондрия и мигрень. Именно тогда мне на выручку и подоспела любовь. О любовь! Имя тебе – Оксана! Едва взглянул в ее глаза, как уже имел пятерых детей, стиральную машину «Индезит» и смерть в семидесятисемилетнем возрасте от анемии. Не знаю, что распознала она в свечении моих глазных яблок. Но первой ее фразой было откровение: «Честно признаться, до этого я жила только искусством».

      Через семьсот тридцать семь дней четыре часа и восемь минут после этих слов, в воскресенье, я обнаружил себя в прихожей собственной квартиры натирающим мазью лыжи. Вообще-то, до лыж я охоч с роду не был. Не то чтобы брезговал, хотя и близко к сердцу не принимал. Мне всегда казалось странным, что взрослые и здоровые организмы суетятся между сосен, прилепив к ногам штакеты, вместо того чтобы, предположим, колоть рогатиной мишку-шатуна или на худой конец снулого демократа.

      Но, так или иначе, я все-таки лыжи в прихожей мазал, а через какие-то полчаса, понукаемый женой, лез в тушинские придорожные кущи. Мимо нас то и дело бодро мельтешили соотечественники. Как мне казалось, в большинстве своем они страдали язвой, однако попадались анонимные алкоголики и граждане излишне нервных повадок.

      После бессмысленной двадцатиминутной погони за моей шустрой голубкой я приумерил ритм скольжений, потом и вовсе остановился. Мое внимание привлекла свежая лыжня, уходящая в чащу, влево от основных трасс здоровья. Надеясь сократить путь, я свернул на эту сиротливую лыжню. Через пять минут мой влажный от абсурдных телодвижений организм выехал на опушку.

      Посреди нее стояли «Жигули» четвертой модели, неведомо как заехавшие сюда. Рядом же с машиной нетерпеливо переминались с ноги на ногу трое лыжников и один в штатском. Тот, что в штатском, алчно разливал лыжникам из заиндевевшей бутылки водку в пластмассовые стаканчики. Лыжники застенчиво употребляли алкоголь и розовели щеками. Самый пожилой спортсмен заметил меня и приветливо поинтересовался: «С семьей отдыхаем?»

      – Ага, – согласился я.

      – Расценки знаешь? – продолжил он расспросы.

      – Нет, – устыдился я.

      – Чирик, – проинформировал осведомленный господин, но тут же успокоил: – По первой за счет заведения. За муки, так сказать.

      К крайнему изумлению собравшихся, я отказался от презентационной порции, сославшись на вынужденно принятые антибиотики. В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что практику розлива веселящего в лесу наладил владелец местного питейного заведения. Наладил еще в начале лыжного сезона, настрадавшись сам от неумеренного пристрастия жены к оздоровительным играм на пленэре.

      Из леса я вышел окрыленный психическим здоровьем нации и надеждами на следующие выходные. А вечером мы с нежной моей физкультурницей Оксаной как законопослушные горожане предприняли променад в Дом кино.

      В Доме кино вашим покорным слугам улыбнулась удача, и мы встретили среди остальной праздношатающейся публики нескольких настоящих кинематографистов. К сожалению, один из них был мосфильмовским дурачком Борисом Б…ком, но это все-таки лучше, чем совсем ничего. Мы поставили ему шампанского, а он в очередной раз сладострастно нахамил нам.

      – Чижик,