Шанс на независимость. Василий Головачев

придётся драться!»

      Ылтыын хмыкнул, прошёлся по кабинету, приглядываясь к его хайтековскому интерьеру.

      «Совет примешь?»

      «Смотря какой».

      «Не торопись».

      «Я и так не тороплюсь».

      «Это тебе только кажется. – Ылтыын сел на диванчик. – Мягкий, удобный, присядь. Хочешь, расскажу притчу?»

      Роман сел рядом, вытянул гудящие ноги.

      «Валяй».

      «Однажды у лёгкого одномоторного самолёта отказал двигатель. На его борту было три пассажира: умник, политик и священник».

      «Притча твоя не сильно древняя».

      «Какая есть. Пилот крикнул, что нужно прыгать, схватил себе один из трёх имевшихся на борту парашютов и выпрыгнул. Остальные вынуждены были решать, кому достанутся два оставшихся парашюта. Умник решил, что в такой ситуации промедление смерти подобно, и с криком: «Я умный и нужен стране!» – быстро цапнул первый попавшийся парашют и сиганул следом за пилотом. Священник посмотрел на молодого политика и сказал: сын мой, я уже достаточно пожил на свете и готов встретиться с Господом. Будет справедливо, если спасёшься ты».

      Ылтыын замолчал, поудобнее устраиваясь на диванчике.

      – Ну, и что было дальше? – не вытерпел Роман, заговорив вслух.

      – В этом нет необходимости, отец, – ответил политик. – У нас два парашюта. Умник выпрыгнул с моим рюкзаком.

      Роман улыбнулся.

      – Я так и думал, что этим закончится. Обещаю быть умником, но торопиться не стану.

      – Это хоросо, однако, – с удовлетворением сказал эскимос.

      Роман закрыл глаза, представляя Юну в ситцевом халатике, протягивающую к нему руки. Сами собой на ум пришли строки стихотворения:

      «Где ты, где? Ты пришла к нам на Землю из сказки?

      Если нет – так зачем этот жизненный бред?

      Без очей твоих – тьма, и тоска без единственной ласки,

      А без слова родного – ожерелье безумий и бед…»[1]

      Тень чужой мысли накрыла кабинет.

      Роман открыл глаза, напрягся.

      Ылтыын тоже шевельнулся, почувствовав дуновение холодного ветра, повернул голову к другу.

      Роман сжал его локоть.

      «Он здесь! Встань за кресло!»

      Ылтыын бесшумно метнулся к столу.

      Сработала линия В-портала: словно гигантская бабочка взмахнула огромными крыльями, овевая кабинет потоком воздуха.

      Открылась дверца кабины, замаскированная под выпуклую полупрозрачную крышку бара, и в комнате появился мужчина в лоснящейся, словно смазанной жиром, кожаной коричневой куртке. Поджарый, красивый, сильный и уверенный в себе.

      Он сделал шаг к столу, ворочая головой вправо-влево, как локатор антенной на лётном поле, замер, вычислив положение Романа. По губам главного контрразведчика АПГ прозмеилась ехидная ухмылка.

      – Месье Волков… и не один… какая приятная встреча!

      Голос Гловитца был ровен и сух, и заговорил он на русском языке, причём почти без акцента.

      – Свисс-иллеш, – сказал Роман.

      – Просто

1

О. Бердник.