Провал резидентуры. Кирилл Мошков

большого студийного магнитофона, записывающего эфир для повтора ранним утром; мигает двоеточие на дисплейчике CD-плеера, в узеньких недрах которого рождается эта тягучая, сверхмедленная музыка. Темнокожий звукоинженер, отдыхая – они в эфире уже шестой час – положил бритую голову на руки перед компьютером, показывающим смену текущих номеров; ди-джей, такой же темнокожий, стоит у окна, с тоской глядя в асфальтовую морскую даль над мотающимися верхушками мокрых пальм на набережной Короля Хуа V; в его длинных, с твердыми плоскими ногтями коричневых пальцах дымится забытая шоколадного цвета сигарета.

      Музыка медленно стихает, звукоинженер вопросительно смотрит на ди-джея. Тот, еле слышно вздохнув, возвращается к микрофону. Коричневая рука привычно нажимает клавишу, и с винчестера срывается и уходит в эфир мощный, эхом ревущий удар заставки, коричневый палец с синеватым ногтем привычно отжимает кнопку на пульте, вспыхивает красный транспарант «В ЭФИРЕ», и я в рубке дежурного по радиоразведке, в тридцати шести тысячах километров над головой ди-джея, слышу его усталый низкий голос, произносящий на певучем языке оанаинх:

      – Здесь «Радио Тридцать» из Миноуаны, с вами до восемнадцати часов Оаки Мин Даноо и звукоинженер Амму Эан Ингиоо. Непревзойденные мастера из мастерской Виашну были с нами последние девять минут, а теперь, по большой просьбе девушки Лиины, которая нам только что звонила – я напоминаю, наш номер в Миноуане 800-315-30 – итак, по просьбе девушки Лиины мы с вами возвратимся на двенадцать лет назад, когда все было еще по-другому, и послушаем напевный окан мастера Нао Бо, знаменитый «Лее окелео На»…

      Коричневый палец нажимает кнопку микрофонного канала, красный транспарант гаснет, рука выводит фейдер на пульте, и в эфире рождается мощный, наводящий тоску вой синтезаторов, гулко раскатываются в сверхмедленном темпе барабаны, и мужской голос – то низкий, то вдруг пронзительный – заводит бесконечную, на трех-четырех нотах жалобу почти без слов… А ди-джей вновь встает, поднося сигарету к губам, подходит к окну, прислоняется лбом к холодному стеклу и бесконечно долго, пока не кончится окан, смотрит в морскую даль…

      Тем временем я поднимаюсь со своего кресла и говорю оператору:

      – Спасибо, сержант. Отключайте.

      Сержант равнодушно кивает, а я выхожу из рубки и, пройдя по коридору, прикладываю палец к сенсорам дверей центрального поста. Дверь раздвигается, и я вхожу и говорю:

      – Он передал «Лее окелео На».

      – Значит, она не вернется, – утвердительно говорит командир и обеими руками взъерошивает короткие седые волосы.

      – Да, она погибла, – говорю я почти равнодушно. С этими словами наша «ноль-пятнадцать», кажется, становится плоской, черно-белой – история… Только в памяти останется, как она вздрагивала, когда я целовал ее сорок дней назад в темной каюте на Полярной базе.

      – Ну так же нельзя, – вдруг взрывается командир. – Надо же проверить!

      – Даноо надежный человек, он не передал бы сигнал, не проверив, – говорю я.

      – Нет, – невпопад качает головой командир, глядя в стену, и вдруг говорит:

      – Вот что, готовьтесь. Вечером пойдете вниз. Все это надо проверить. И, если найдете ее… тело… то вывезите на борт.

      – Ну, – говорю я, но он кричит:

      – Это приказ! – и я, коротко козырнув, выхожу в коридор.

      Я – это Шаг Веном, лейтенант Космофлота Конфедерации человечеств. Я работаю в Специальной службе флота, занимающейся главным образом безопасностью полетов во всех ее проявлениях. Мне двадцать четыре года. Я закончил Первое специальное училище Космофлота шесть лет назад. Я работал в Солнечной системе начальником низовой станции слежения, потом – старшим дежурным подсистемы слежения Земли-Большой, потом был переведен в Объединенную службу слежения систем Толимана, там я был сначала заместителем, потом начальником сектора слежения. Два года назад я получил предложение перейти в управление разведки и согласился. С тех пор я работаю здесь, в системе  Кассиопеи, в шести с небольшим парсеках от Земли, старшим специалистом разведки базы флота.

      Едва я вхожу в каюту, как гудит интер. Я отзываюсь.

      – Веном, – говорит командир. – Только что на автоответчик поступил контрольный звонок.

      Я вылетаю в коридор, бросив каюту открытой, и ураганом проношусь через жилой отсек.

      На центральном посту командир уже не один: с ним незнакомый, очень молодой блондин в чине мичмана и с ромбиком Первого училища Космофлота – между прочим, золотым ромбиком. Именной диплом! Кроме ромбика, у него на кителе колодочки двух незнакомых – наверное, не земных – орденов.

      – Слушайте, Веном, – говорит капитан и включает воспроизведение.

      Гудок, писк. Спокойный, нет, чуть нервный голос Лиины, говорящей на оанаинх:

      – Дедушка, жаль, не застала тебя дома. Я не смогу тебе позвонить завтра. Я, наверное, уеду. Привет дяде Ауки.

      Щелчок, короткие гудки.

      – Но это же практически ничего, – говорю я.

      – Но она жива, – возражает командир.

      – Это