Каратели. Алесь Адамович

какой он мастер, наш Лянге. Мирный-смирный, но это он, а не другой кто придумал и посоветовал начальству: чужестранцам давать специальные патроны, чтобы видно было, куда пуляешь. Трассирующие пули, светятся – у Лянге не посачкуешь, не схитришь! Будешь стрелять куда надо… Этот сапожник дело знает. Хотя и слушает – не слышит, и смотрит – не видит. Но что ему надо, заметит и расслышит.

      – Гут! Марш, арбайтен! – махнул рукой и показал куда-то туда, где Тупигу дожидается Барчик. Ага, Сечкарь все-таки объяснил ему. Ишь, как старается по-ихнему студентик, все патриотизм свой показывает!

* * *

      Вошли в жито и, прокладывая каждый свою стежку, пошли к лесу. Жито реденькое и неровное, изо всех сил старается и не может закрыть желтый песочек.

      Чернозем белорусский! А и они туда же: не нравится им Германия, у которой урожаи, каких и на Украине нет. Где он там, Доброскок, где этот бульбяник? Хорошо, хоть сумку с дисками нашел, не забыл. Недобиток кличевский! Вот, наверное, семенил ножками, когда от партизан драпали барчиковцы цз своего Кличева. Наплодили сталинских бандитов бульбяники, а теперь не нравится, когда немец всех поджаривает – и правого и виноватого. Но сегодня заяц этот показал класс. Ахнул в бабу, как из пушки!

      – Ловко ты – у Кацо прямо из-под носа!

      – Кацо ни за что не простит ему, – с лету подхватил Сиротка. – Только волосатый нацелился, а наш Доброскок…

      Опять там стреляют – возле сарая. Что они, работу Тупиги поправлять решили? За сараем всех не видно, но край ямы и немец Лянге видны. Стоит, держа автомат у самых колен, брызгает короткими очередями. Он всегда так: даст другим поработать, но последний выстрел за ним. Подойдет и побрызгает на твою работу. Как собака на столбик. Бабку свою немецкую поучи писать в бутылочку!

      Перезаряжает автомат. Что он там рассмотрел? Или та, брюхатая, на которую не хватило в диске пяти патронов, до которой не дотянул, – может, ожила, снова подол поправляет?..

* * *

      – Тупига, сколько на твоих золотых? – орет Сиротка издали. Бежит впереди – собачья привычка! – Барчик мне сказал: фарфлюхтр, а к двенадцати тридцати – живого или мертвого!

      – Я тебе покажу – мертвого!

      На «кировских» показывало 11.50. Возле сарая больше не стреляли. Стоя над ямой, Лянге перезаряжает автомат, ладонью вгоняет новый «рожок».

      Тупига свернул к ложбинке, забитой зеленым кустарником. Густой, свежий березняк, не иначе криничка там прячется. Сиротка добежал первый. И уже шарит в темной яме рукой с закатанным по локоть рукавом, ахает:

      – Во, сволочь, во, холодная!

      – Раков ловишь? Убери лапу, не паскудь воду!

      Тупига попил с ладони и на лицо себе плеснул, провел мокрой рукой по теплому вытянутому телу пулемета, который сразу зачернел краской. Наклонился помыть голенища, сапоги. А тут что-то больно ударило в затылок и – «Бах! Бах-бах!».

      Сиротка отскочил и все еще держит свой вытянутый пистолетом палец. Ноздри короткого носа – будто двустволка,