Рестарт. Гордон Корман

т быть. Солнце меркнет. Мир вокруг исчезает. Я вырубаюсь, как выключенный прибор.

      Это значит, что я умер?

      Сразу и не поймешь.

      Свет люминесцентных ламп отвратительно режет глаза. Я что есть сил жмурюсь, но это не помогает – глазам все равно больно.

      Со всех сторон оживленный гул голосов – куча народу явно чего-то долго ждала и вот наконец дождалась.

      – Очнулся…

      – Позовите врача…

      – А говорили, что он больше никогда…

      – Чейз, милый…

      – Доктор!

      Я хочу посмотреть, кто тут рядом со мной, но адский свет выедает глаза. Я так и сяк отворачиваюсь от него, отчаянно моргаю. При этом у меня болит абсолютно всё, сильнее всего шея и правое плечо. Понемногу взгляд все-таки фокусируется, и я начинаю различать людей, тех, кто стоят и сидят вокруг. Сам я лежу под простыней – такой белоснежной, что отраженный ею свет делает еще больнее глазам. Прикрыть лицо ладонью не дают трубки и провода – я весь ими опутан. На указательный палец надета пластмассовая прищепка, соединенная проводком с ящиком, который пищит и мигает рядом с моей кроватью. Тут же возвышается стойка с капельницей.

      – Ах, слава богу! – задыхается от радости склонившаяся надо мной женщина. Теперь я вижу: у нее длинные темные волосы, на носу очки в толстой черной оправе. – Когда мы тебя нашли, ты лежал совсем…

      Договорить она не может, потому что начинает рыдать. Парень намного моложе ее обнимает женщину за плечи.

      Тут в палату врывается врач в белом халате.

      – С возвращением, Чейз! – говорит он и отцепляет от изножья кровати планшет с моей историей болезни. – Как себя чувствуешь?

      Как я себя чувствую? Так, будто меня превратили в громадную отбивную. Но это еще не самое плохое. Гораздо хуже мне от того, что я ничего не понимаю.

      – Где я? Почему я в больнице? Кто вы все?

      Женщина в очках перестает плакать и взволнованно отвечает:

      – Чейз, лапушка, это я. Твоя мама.

      Мама? Она что, думает, я собственную мать не узнаю?

      – Да я вас первый раз в жизни вижу, – огрызаюсь я. – Моя мама… Моя мама, она…

      Но не тут-то было. Вызвать из памяти образ матери не получается.

      Так же напрасно я пытаюсь вспомнить отца, своих приятелей и школу.

      Ощущение совершенно дурацкое. Я прекрасно помню, что такое вспоминать, но не могу ничего вспомнить. В памяти пустота. Я как компьютер, у которого потерли жесткий диск: если его перезагрузить, операционная система нормально запустится, но ни одного документа или файла на таком компьютере не открыть.

      Я не помню даже своего собственного имени.

      – Чейз – это меня так зовут? – спрашиваю я.

      Другие мои вопросы вызывали озадаченное перешептывание, а сейчас все испуганно замолкают.

      Мой взгляд падает на планшет в руках у врача. На его обратной стороне написано: «Чейз Эмброз».

      Кто же я такой?

      – Зеркало! – кричу я. – Дайте мне зеркало!

      – С этим, наверно, лучше подождать, – ласково говорит врач.

      Вот только его ласковых уговоров мне теперь и не хватало.

      – Быстро зеркало!

      Женщина, которая называет себя моей мамой, роется в сумочке и протягивает мне пудреницу.

      Я беру, открываю, сдуваю с зеркальца пудру.

      Из него на меня смотрит незнакомое лицо.

      Доктор Куперман говорит, что у меня амнезия. Тяжелая ретроградная амнезия – такая болезнь, когда не помнишь ничего из того, что произошло до какого-то события. Для меня таким событием стал полет с крыши.

      – Я знаю, что такое амнезия, – отвечаю я доктору. – Но как так получается, что я помню это ученое слово, но забыл собственное имя? Не помню родителей? Не понимаю, как я вообще очутился на крыше?

      – Про крышу все просто, – встревает парень; мне тут же объясняют, что это мой старший брат, что зовут его Джонни и он приехал из университета на каникулы. – У тебя в комнате есть слуховое окно. Сколько тебя помню, ты любил лазать через него на крышу.

      – И меня не предупреждали, что я могу свернуть себе шею?

      – Сначала предупреждали, – говорит моя мать. – А когда тебе исполнилось шесть, я решила, что раз ты до сих пор не свалился, то теперь точно не свалишься. Ты был такой спортивный…

      – Амнезия – штука загадочная, – продолжает объяснения доктор. – Особенно если она, как у тебя, наступила в результате травмы. Мы пока еще плохо знаем, за какие жизненные функции отвечает та или иная область мозга. У одних пациентов теряется долговременная память, у других – кратковременная. Третьи утрачивают способность переносить информацию из долговременной в кратковременную. У тебя, по всей видимости, стерлось из памяти только то, что касается твоей личности и событий твоей жизни до падения с крыши.

      – То есть мне страшно повезло, – мрачно усмехаюсь я.

      – А