Чайковский. Влас Дорошевич

>[2]!

      – Да не может быть?!

      Г-н Бертенсон – хороший доктор.

      Но доктор! Бертенсон – последнее, что видит на этом свете выдающийся русский ученый, писатель, художник, музыкант, артист.

      Он является ко всем умирающим знаменитостям.

      У человека под ногами осыпается земля. Ноги проваливаются в какую-то яму.

      Что это? Могила, – или удастся выкарабкаться?

      И все, что видит человек, – бледное небо, чахлая трава, – полно такой прелести…

      И так страшна вечная тьма…

      Так хочется жить, как еще никогда!

      Человек судорожно хватается за отходящую жизнь.

      И в эту минуту видит подходящего к постели, улыбающегося доброй улыбкой доктора Бертенсона.

      Даже спокойствие разливается по лицу тяжко больного ученого, писателя, художника, музыканта, артиста.

      Все ясно. Все определенно.

      – Уж Бертенсон пришел. Нет больше борьбы. Бессильно лежат руки и ноги.

      Больной почти спокойно скользит в могилу. Унося в гаснущих зрачках образ доктора Бертенсона.

      К постели Чайковского подошел Бертенсон.

      И в двух угловых окнах верхнего этажа большого дома на углу Морской и Гороховой[3] на всю ночь загорелся яркий свет.

      Замелькали огоньки восковых свечей.

      Словно там была елка.

      Чайковский умер.

      А еще дней за пять до этого я видел его вечером, после театра, в ресторане Лейнера[4].

      Он ужинал с друзьями и ел ту самую куриную котлетку, которая оказалась для него роковой[5].

      Черт знает что такое! Котлетка может оказаться роковой для гения!

      Ищите, если хотите, после этого в жизни смысла и красоты!

      Я сидел за соседним столом, как раз против Чайковского, и смотрел на этого «певца Онегина с душой Татьяны». Мечтательной и печальной.

      Он был весел в тот вечер.

      Он смеялся, и от его глаз расходились частые узенькие морщинки, как у смеющихся.

      Было что-то милое и детское в этом седом человеке.

      И если какие звуки проносились в его голове, – то, конечно, не хватающие за душу аккорды:

      «Что день грядущий мне готовит!»[6]

      В Казанском соборе была масса народу[7], – и похоронное шествие растянулось больше, чем на версту.

      Впереди играла музыка.

      Несли на руках гроб, покрытый золотою парчой.

      Ехали колесницы, увешанные венками.

      Народ толпился по тротуарам и говорил:

      – Кого хоронят?

      – Генерала, с музыкой.

      Многие перегнали шествие, и собрались в Невской лавре[8], у забора, вокруг вырытой желтой могилы.

      Неподалеку была гранитная глыба, – памятник Мусоргского.

      Печальный, без солнца, серый петербургский день в 3 часа уже клонился к вечеру.

      Принесли гроб.

      Но гроба Чайковского не было заметно за г. Фигнером.

      Примечания

      1

      Впервые – «Русское слово», 1903, 25 октября, No 292, Публикация приурочена к десятилетней годовщине со дня смерти П.И. Чайковского (1840—1893).

      2

      Бертенсон Лев Бернардович (1850—1929) – врач-терапевт, лейб-медик, любитель музыки, брат В.Б. Бертенсона, домашнего доктора, приятеля семьи Чайковских. Определенная ирония, с которой пишет о нем Дорошевич, является отзвуком той газетной полемики относительно лечения композитора, которая разгорелась сразу после его смерти и в которой он принял непосредственное участие. 4 ноября 1893 г. он писал в «Петербургской газете»:

      «Два благополучно сияющих медицинских светила: в Петербурге г. Бертенсон, в Москве г. Захарьин.

      Два безвременно угасших музыкальных светила: в Петербурге П.И. Чайковский, в Москве Н.Г. Рубинштейн.

      Обоим музыкальным светилам под конец жизни пришлось познакомиться с излишним самолюбием светил медицинских.

      Когда Н.Г. Рубинштейн опасно заболел, г. Захарьин, обиженный тем, что его не позвали в начале болезни, отказался ехать.

      Есть

3

…большого дома на углу Морской и Гороховой… – П.И. Чайковский умер в ночь с 24 на 25 октября 1893 г. на квартире своего брата Модеста Ильича в доме на Малой Морской улице в Петербурге.

4

…я видел его вечером, после театра, в ресторане Лейнера. – В ресторане Лейнера, находившемся на Невском проспекте у Полицейского моста, П.И. Чайковский 20 октября 1893 г., после посещения Александрийского театра, где он смотрел спектакль по пьесе АН. Островского «Горячее сердце», ужинал в компании родственников и друзей.

5

…ел ту самую куриную котлетку, которая оказалась для него роковой. – По свидетельству современников, Чайковский ел в ресторане Лейнера макароны и тогда же выпил стакан сырой воды. На другой день, 21 октября, он заболел распространенной в Петербурге холерой. «Сейчас точно установить, где заразился Петр Ильич, невозможно… Однако можно считать наиболее вероятным, что заражение все-таки произошло в ресторане», – утверждают, опираясь на различные документальные свидетельства, Н.О. Блинов и В.С. Соколов (Последняя болезнь и смерть П.И. Чайковского, с. 36).

6

«Что день грядущий мне готовит!» – слова из арии Ленского из оперы Чайковского «Евгений Онегин».

7

В Казанском соборе была масса народу… – В Казанском соборе 28 октября проходило отпевание Чайковского.

8

…собрались в Невской лавре… – Чайковского похоронили на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.