Крест и посох. Валерий Елманов

но на нем не было ни изображения богородицы[4] с младенцем, ни отдельно самого Исуса, ни кого-либо из святых. Вместо них в круге красовалась страшная женская голова, больше всего напоминающая горгону Медузу или какую-нибудь из ее двух сестер, поскольку, помимо них, Орешкин не знал ни одного персонажа, которые имели бы вместо волос змей.

      Вдобавок вода слегка колыхалась, так что и змеи, казалось, тоже извиваются, норовя выбраться из головы женщины и отправиться в свободное плавание.

      – Это оберег? – недоуменно переспросил он.

      – Оберег, – подтвердила Доброгнева.

      – А ты ничего не напутала? – продолжал сомневаться он.

      – Не могла я напутать, – мотнула головой ведьмачка. – Баушка пред своей смертью токмо его и отдала, да еще сказывала, чтоб хранила я его пуще собственного ока, ибо в нем древляя силушка сокрыта. – И туманно пояснила, чтобы окончательно убедить князя: – Из настоящих он, из доподлинных, тех, что еще Мертвые волхвы делали, покамест из Руси не ушли.

      Константин почесал в затылке.

      Упоминание о каких-то Мертвых волхвах сыграло скорее наоборот, не убедив его, но влив новые сомнения. Да еще эти змеи, которые неведомый резчик изобразил как живых.

      Он присмотрелся повнимательнее. Оказывается, медальон имел крохотную дырочку, расположенную чуть выше лба женщины.

      – А дырка зачем? – поинтересовался он, по-прежнему не решаясь пригубить из кубка.

      – Баушка сказывала при себе его нашивать али на грудь своему суженому надеть, коль ему беда грозить будет али на лютую сечу поедет.

      – Суженому… – задумчиво протянул Орешкин.

      – Сам сказывал, что названая сестра куда дороже жены, – напомнила травница. – Вот я и надумала, что тогда, выходит, и названый брат куда дороже мужа. – И добавила, перефразировав слова князя: – Мужа-то, коль не люб, можно и в монастырь, а уж брат – тот навеки.

      Константин усмехнулся. И впрямь звучало забавно – мужа и в монастырь.

      «Чай, не среди амазонок живем, чтоб так вот с мужиками обращаться», – едва не сорвалось с его языка, но, посмотрев на суровое смуглое лицо ведьмачки, он сменил точку зрения.

      И впрямь в каждом правиле есть исключения, и вроде бы одно из них как раз перед ним.

      Это с ним она белая и пушистая, хотя временами может и поворчать, пускай и беззлобно, и сыронизировать, а уж что касаемо всех прочих мужиков, то тут только держись. Так отбреет – и к парикмахеру идти не надо.

      Как она ему некогда сказала, честь названой княжеской сестры ее к тому обязывает.

      – Что-то не хочется мне это пить, – смущенно заметил Константин. – Уж очень они… живые.

      – А тебе ее и не надо пить, – пожала плечами она. – Я его не для того тебе в изголовье поставила. Он для иного назначен.

      – Для иного? – нахмурился Константин.

      Доброгнева замялась. Лишний раз говорить о том страшном ей тоже не хотелось – боялась накликать беду, но пояснить требовалось, и потому она нехотя подсказала:

      – Ежели…

4

Здесь и далее, чтобы соблюсти равноправие и справедливость – ведь не пишем же мы Бог Сварог, Бог Перун, Богиня Мокошь и т. д., к словам бог, господь, всевышний, богородица, аллах, и т. д. автор применил правила прежнего советского правописания.