Сокровище ассасинов. Юрий Гаврюченков

осквернял праха саманидов. В белом конусе плавала густая пыль. Погребение малость присыпало песочком, – но в нём что-то поблескивало. Да, чёрт возьми, я знал, что там поблескивало! Я ждал его, словно чуял запах золота под толщей земли. Мы с Афанасьевым чуяли его задолго до того, как разрыли захоронение, а сам Петрович, наверное, обонял ещё в архиве, где вынюхивал по старым экспедиционным отчётам место будущих раскопок.

      – Значит так, плиту убрать, в могильник ни ногой – там трупные яды остались! Без масок передохнете, как археологи в египетских пирамидах! – нагнав жути, я поспешил к палатке.

      Золото было, я чувствовал, и беспокоился за его сохранность. Мудрый Афанасьев предусмотрительно пугал наших дебилов историями о гробокопателях, присоединившимся к усопшим, чей прах они хотели потревожить. Всю дорогу он рассказывал быкам об отравлении путресцином и кадаверином, образующимися при разложении тканей человеческого тела. Эти токсины могут сохраняться столетиями, а потому соваться в непроветренный склеп без средств защиты – чистое самоубийство. Участь экспедиции лорда Карнарвона, потревожившего прах фараонов, должна была надавить на мозги тупых и невежественных, а потому суеверных, торпед.

      – Шабаш, нах! – скомандовал рабочим Валера за моей спиной. – Закуривайте-ка, бичи…

      – …А кто не курит – чи-чи-чи, – глумливо закончил Женя.

      Я раздёрнул клапан четырёхместной командирской палатки, где жили мы с Петровичем. Афанасьев сидел за походным столиком и строчил в толстой тетради. Вероятно, писал очередную монографию. У него уже было несколько работ, посвящённых истории арабских халифатов, каким-то малоизученным закавыкам крестовых походов и периоду правления Салах ад-Дина, последняя даже была в моей библиотеке. Очень тягомотное чтиво для узких специалистов, вроде супруги Петровича, увлечённой медиевистикой. Для больших тиражей научно-популярных книг гладко излагать свои мысли Петрович не умел, а потому печатал монографии либо в типографии Академии наук по 300 экземпляров, либо за свой счёт, и собственноручно распространял по библиотекам и среди коллег. Не исключено, что теперь создавалась ещё одна, о саманидах.

      – Закончили, – выдохнул я, дрожа от нетерпения. – Петрович, похоже, там что-то есть…

      Афанасьев обратил ко мне лицо, изрезанное глубокими морщинами на выдубленной непогодой коже, красной от постоянного пребывания на открытом воздухе. С таким лицом, носящим неистребимое арестантское клеймо, налагаемое неволей, и грубыми от извечного общения с лопатой руками он смахивал на пожилого рабочего, но никак не на кабинетного книжного червя, которым мог представляться по научным трудам и каким должен был стать к защите докторской диссертации. Но стал он археологом-авантюристом, реликтовым представителем учёных энтузиастов первой половины девятнадцатого века, когда профессорам древней истории приходилось месяцами жить в палатке, днём копать, а ночью отстреливаться от диких туземцев. Недавно ему исполнилось