Вавилонская башня. Мария Семёнова

работать некому. Так что Собакин служил теперь и начальником, и заместителем, и участковым. И жнец, и швец, и на дуде игрец… Что поделаешь – умные разбежались, а остальные пьют.

      – Ну что, парень? – обрадовался Собакин живой душе. – Опять к этой… из пятьдесят восьмой? – И, словно старому знакомому, протянул Юркану руку. – Вот не могу понять, она тебе кто? Вроде и не ночуешь… Хотя дурацкое дело-то нехитрое, можно и днём. Одно плохо, воды нет…

      Тут Собакин вспомнил свою разлюбезную Клаву, угрюмо засопел, и его кинуло в тоску. «Ну и ладно, – сказал он себе, – хрен с ними со всеми. Баба с возу, кобыле легче… М-да… А каково жеребцу…»

      – Да никто она мне. Жена друга. А друг в гробу. – Юркан вытащил свою «Болгарию», угостил Собакина, закурил сам. – Помогаю, чем могу. Здесь ведь у вас и сдохнуть недолго.

      «Особенно поодиночке…»

      – Ну ты это… Того самого… Смотри, не очень… – сразу посуровел Собакин. – Я ведь при исполнении…

      Махнул рукой, высморкался и пошёл прочь. В сортир, к туалетчику Петухову. Правда, и там нынче не стало былого декадентского великолепия, даже совсем наоборот, сделалось очень невесело. Ни пожрать, ни выпить! Евтюхов теперь не очень-то шастает за институтский забор. Говорит – не дурной. Сам ни за что не пойду и другим не советую. С этой тварью, мол, лучше не связываться. Минули золотые денёчки.

      – При исполнении так при исполнении. – Юркан посмотрел Андрону Кузьмичу в спину и мысленно перекрестился. Тот хоть вроде и разговаривал дружелюбно, но властью от него веяло нешуточно, а значит, держаться следовало подальше. У таких, как Собакин, рассуждение одно: «был бы человек, а статья найдётся». Дождавшись, пока майор скроется, Юркан направился к облезлой, помнящей лучшие времена «хрущобе». Вошел в мрачный неуютный подъезд, начал подниматься по грязным ступеням. Вот она, мерзость запустения. Как-то всё же лучше, когда заплёвано, зассано. Какие ни есть, а признаки жизни… Во всем подъезде – две души жильцов. Натаха да чудик один, обитающий этажом выше. Алконавт, но тихий покамест. Прозвище у него ещё такое чудное. Ахти… Ихти… Тьфу. Совсем памяти не стало.

      А вот и знакомая дверь. Некрашеная, с цифрой пятьдесят восемь. Как всегда – незапертая.

      – Юрочка пришёл, хороший, – послышался голос Натахи, когда Юркан ещё только шагнул в прихожую. – Я здесь, Юрочка, здесь. На кухне я.

      В квартире было холодно, пахло неуютом и дымом. Неудивительно: Натаха сидела у ведра с лениво догоравшими головешками. Взгляд снулый, отрешённый, неживой… голова седая. Что в этот раз пустила на дрова – шкаф, шифоньер, пенал? Или уже до паркета добралась? «Во что девку превратили, суки…»

      – Что, никак бензин закончился? – Юркан со вздохом посмотрел на новоявленную «буржуйку», щёлкнул по канистре, зашуршал пакетом. – Вот… керосинку заправишь. Только соли всыпать не забудь, а то полыхнёт. – Он вытащил полукопчёную колбасину, пару банок тушёнки, сыр, буханку хлеба. – Ты сегодня хоть ела чего, мать? – В голосе Юркана