Даймон. Андрей Валентинов

Профессору? Разве что в качестве подопытного кролика.

      По поводу же политики, переворотов, секретов государственных, и говорить нечего. Таких, как он, только в статистах держат. Год назад позвали в палатках мерзнуть, сейчас в агитационные пикеты записывают, дабы господину Суржикову в парламентском кресле мягче сиделось. А чуть что даже не «спасибо» говорят, а «пшел вон!». Будет переворот, не будет, какая ему, Алексею Лебедеву разница? Экзамены отменят или декана в концлагерь отправят? Не беда, переживем.

      Разве что в Десант записаться. Не возьмут – очками не вышел. Правда, Женю взяли…

      Махнул Алеша на все рукой – и… И ничего. Все в жизни и так расписано. В шесть пятнадцать будильник, в восемь – первая пара, библиотека до шести вечера. А то, что после шести тоска подступает, не в первой.

      Пару раз Варе на работу звонил. Один раз не поймал, потом дождался-таки, парой фраз перекинулся. Ничего особого не сказал – и ему не сказали. К тому слышимость никакая, коммутатор старый, чуть ли не довоенный.

      Есть еще, конечно, Интернет. Только зачем? Разве что в чат для судьбой обиженных записаться, к жилетке виртуальной поближе. Писем же Алеше никто не писал, зря только ящик зарегистрирован.

      В общем, кисло было Алексею Лебедеву. И повадился он вечерами по улицам гулять. В центре, понятно, потому как чуть подальше враз без очков остаться можно. А на Сумской, где памятник Шевченко, красиво – и снег регулярно убирают. И на Пушкинской тоже, там свой памятник имеется – Ярославу Мудрому. Гуляй, витринами любуйся…

      Шел Алеша по Пушкинской, туда-сюда смотрел. Глядь – улочка в сторону уводит, небольшая, но приметная, вся старинными особняками застроена. Пройдешь чуть дальше, там домик одноэтажный за литой чугунной оградой, в домике том – клуб «Черчилль»…

      Вздохнул Алеша, отвернулся. И дальше двинул. Вот и следующая улица. Вместо особнячков – дома пятиэтажные, серые, эпохи первых пятилеток. И тут бывал. Если налево свернуть, метров через триста – институт, где художников готовят. В том институте Женя учится. Как и он сам, на четвертом курсе.

      Подумал Алексей – и повернул налево. Возле института, помнил он, кафе имеется, так отчего бы чашечку кофе не выпить? Тем паче там не только «Якобс» растворимый, но и настоящий варят, на песке, по-турецки.

      Дверь дернул, зашел, огляделся. Стойка, столики, за столиками – студенты, зашли после занятий взбодриться. Дым сигаретный, непонятная музычка, такую в паршивых клубах играют.

      …Не в «Черчилле» понятно!

      А в самом углу, за столиком дальним – Женя.

* * *

      Алеша не поверил сперва, снял очки, протер, на носу удобнее пристроил… Женя и есть, правда, очень грустная. И одна. Тому причин много найдется, только все равно странно. Спряталась от всех подальше… Может, уйти? К чему навязываться?

      Но тут Женя сама его узнала. Прищурилась, кивнула. Это можно и приглашениям считать. Взял Алеша чашку кофе по-турецки, рядом сел:

      – Привет!

      Разговорить собеседника не так сложно. Даже шпионом быть