Прощай, любить не обязуйся. Белла Ахмадулина

родиной святой,

      забывшею тебя в сиротстве грубом.

      Возлюбленным тобою не к добру

      вседобрым африканцем небывалым,

      который созерцает детвору.

      И детворою. И Тверским бульваром.

      Твоим печальным отдыхом в раю,

      где нет тебе ни ремесла, ни муки, —

      клянусь убить елабугу твою,

      Елабугой твоей, чтоб спали внуки,

      старухи будут их стращать в ночи,

      что нет её, что нет её, не зная:

      «Спи, мальчик или девочка, молчи,

      ужо придет елабуга слепая».

      О, как она всей путаницей ног.

      припустится ползти, так скоро, скоро.

      Я опущу подкованный сапог

      на щупальца её без приговора.

      Утяжелив собой каблук, носок,

      в затылок ей – и продержать подольше.

      Детёнышей её зеленый сок

      мне острым ядом опалит подошвы.

      В хвосте ее созревшее яйцо

      я брошу в землю, раз земля бездонна,

      ни словом не обмолвясь про крыльцо

      Марининого смертного бездомья.

      И в этом я клянусь. Пока во тьме,

      зловоньем ила, жабами колодца,

      примеривая желтый глаз ко мне,

      убить меня елабуга клянется.

      Снегопад

      Булату Окуджаве

      Снегопад свое действие начал

      и ещё до свершения тьмы

      Переделкино переиначил

      в безымянную прелесть зимы.

      Дома творчества дикую кличку

      он отринул и вытер с доски

      и возвысил в полях электричку

      до всемирного звука тоски.

      Обманувши сады, огороды,

      их ничтожный размер одолев,

      возымела значенье природы

      невеликая сумма дерев.

      На горе, в тишине совершенной,

      голос древнего пенья возник,

      и уже не села́, а вселенной

      ты участник и бедный должник.

      Вдалеке, меж звездой и дорогой,

      сам дивясь, что он здесь и таков,

      пролетел лучезарно здоровый

      и ликующий лыжник снегов.

      Вездесущая сила движенья,

      этот лыжник, земля и луна —

      лишь причина для стихосложенья,

      для мгновенной удачи ума.

      Но, пока в снегопаданье строгом

      ясен разум и воля свежа,

      в промежутке меж звуком и словом

      опрометчиво медлит душа.

      Метель

      Борису Пастернаку

      Февраль – любовь и гнев погоды.

      И, странно воссияв окрест,