и умелые руки там были ох как нужны. Платили исправно, прошлое не тревожило, минуло несколько лет. Надумал Игнат жениться, сошелся с солдатской вдовой, решил ставить избу. А где денег взять? Тут, на грех, и подвернулся Угрим Перепойца, атаман с дурной славой и самый отъявленный душегуб. Искал Угрим в ватагу верных людей. Пьяный монах Капитошка трезвонил по кабакам, дескать, знает становище богатства невиданного и без всякой охраны. Живут посередь гнилого болота шаманки, и мужикам туда ходу нет. А нехристей грабить – дело богоугодное. Подписался Игнат. На Покрова вышли из Тобольска на трех насадах вверх, по полноводному Иртышу. Плыли два дня, пристали к берегу, схоронили лодки, вечером вышли к шаманскому капищу. Все было, как монах обсказал – никакой охраны, бабы одни. А с бабами какой разговор? Старух, ряженных в шкуры и оленьи рога, перерезали, молодух похватали, снасилили, взяли в полон. Добра надрали по пуду на брата – денег, персидской посуды, самоцветных камней, собольих и лисьих мехов. Не скупились вогульские нехристи на подношения бесам-богам. В жертвенных ямах, вперемешку с человеческими костями и пеплом, настыли золотые слитки с курье яйцо. Идолищ поганых, измазанных салом и кровью, свалили в гигантский костер. Радовались, дураки. Отрезвление утром пришло, когда из рассветной дымки явились вогулы огромным числом. Ватага устремилась к реке. Да не тут-то было, развеселая гулянка закончилась, сибирцы перекрыли пути, пришлось разворачиваться на север в надежде вырваться к Иртышу. Угрим кружил среди топей и россыпей мелких озер, но сбросить с хвоста погоню не мог. Люди валились от усталости, двух пленных баб, отказавшихся идти, зарезали в назидание другим. Ватага истекала кровью и потом. К полудню туземцы повисли на пятках, позади, совсем близко, слышались боевые кличи и жуткий, выматывающий душу неистовый вой.
Под ногами стало посуше, впереди, среди обомшелых завалов и корявых стволов забрезжил просвет. Неужели река? Игнат обрадовался, заторопился. Господи, лишь бы вырваться из этого проклятого, воняющего гнилью, перепревшего, бесовского леса. Нет в этих болотистых чащах места православному человеку, оттого и селятся в Сибири испокон веку дьяволопоклонники, камлая на древних могилах и принося человечьи жертвы в каменных рукотворных кругах. Два века русские люди усмиряли огнем и железом эту суровую землю, да без толку все.
– Поднажмем, браты! – захрипел Угрим. – Немножко ужо! Иртыш впереди!
Станица, обрадованно гомоня, вывалилась на опушку. Крики затихли. Реки не было. Прогалина обрывалась гранитной осыпью и уводила в широкую, залитую молочной хмарью долину, не имеющую конца. Из тумана густо торчали вершины елей и причудливые каменные останцы, навевающие беспричинную жуть. Словно чудища застыли по мановению руки древнего колдуна. Ветер швырял в лица колючую промозглую взвесь. Игнат едва не расплакался.
– Хер там, а не Иртыш, – озлобленно сплюнул Лукьян, увитый жилами, обликом схожий на турка казак.
– Сдохнем
