Тайник на Эльбе. Александр Насибов

многое знает о нем – о его страсти к языкам, об увлечении футболом, даже о прыжке на парашюте с самолета, который Аскер совершил год назад.

      – Но главное, – сказал подполковник, – что серьезен, честен, хорошо учился. – Он помолчал. – Ведь твой отец один из тех, кто устанавливал советскую власть на Кавказе. Так кому же защищать ее, как не его сыну!

      Войну Аскер встретил лейтенантом, сотрудником органов госбезопасности в Баку. Затем – Москва, работа по переводам и дешифровке трофейных документов. Рапорты с настойчивой просьбой отправить на фронт. И наконец – служба в армейской контрразведке и разведке.

      Новая работа позволила Аскеру хорошо изучить повадки врага. Во время одной из вылазок в ближний тыл гитлеровцев Аскер попал к партизанам. Там оказался пленный офицер СС. Возникла мысль – воспользоваться документами эсэсовца. И Керимов был заброшен в глубокий тыл противника. Трудная операция прошла успешно. Добытые сведения помогли обезвредить группу вражеской агентуры, орудовавшую в Советском Союзе.

      …Сейчас Аскер вновь служил в Москве. Полковник Рыбин и он летели в Баку, чтобы на месте разобраться в некоторых вопросах, связанных с показаниями агента Отто Лисса о тайнике с архивами германской секретной службы.

      Рыбин и Керимов расположились на узенькой алюминиевой лавочке, привинченной к полу кабины.

      – Вздремнем, майор, – сказал полковник Рыбин. Он привалился к борту кабины, поднял воротник пальто, надвинул на лоб шапку, глубоко засунул руки в карманы: было холодно.

      Рыбин был лет на пятнадцать старше Керимова возрастом и на два десятилетия – стажем работы в органах государственной безопасности. В памятные январские дни 1924 года, когда страна хоронила Ленина, вагоновожатый московского трамвая Орест Рыбин явился в партийную ячейку депо и положил на стол секретаря исписанный лист бумаги.

      Секретарь прочитал и молча спрятал бумагу в папку, лежавшую на краю стола. Рыбин успел заметить, что в папке уже скопилось немало бумаг, и каждая, как и принесенная им, начиналась со слова «заявление».

      – Ну, как? – сказал он, наклоняясь к секретарю. – Примут меня?

      – Обсудим.

      – Нет, ты сейчас говори. – Рыбин зашел за стол, оперся на него руками. – Я теперь же знать должен.

      – Обсудим, – повторил секретарь.

      Секретарь и Рыбин работали в одной бригаде. Здесь же, в депо, трудились отец и старший брат Ореста. Секретарь хорошо знал всех троих, а со старым слесарем Иваном Рыбиным был в давних приятельских отношениях. Он был уверен: семья Рыбиных – это надежные люди, настоящая рабочая косточка. На них можно положиться. Но сейчас он как-то по-новому смотрел на стоявшего перед ним юношу. Большие голубые глаза, в которых всегда жила лукавая смешинка (Рыбин слыл в депо первым весельчаком и острословом), теперь суровы, в них застыли и скорбь и немой вопрос; губы сжаты так, что побелели; шея, плечи, руки напряжены.

      – Волнуешься? – сказал секретарь.

      – Да ответь же, –