Я буду Будда. Герман Канабеев

м этаже, где стояла разбитая детская коляска, а на стене красовался метровый хуй, старательно выцарапанный гвоздем.

      Поднимался на пятый этаж, затем по ржавой лестнице под потолок. В люк на крышу.

      Садился на край, свешивал ноги и сидел так часами.

      Внизу копошились уменьшенные копии людей. Я выколупывал камешки из гудрона, которым заливали крыши, и бросал кому-нибудь на голову. Было весело бояться, что меня обнаружат. Найдут и надерут уши. Но это не настоящий страх. Настоящий страх пришел позже, когда однажды я свесил ноги с крыши, но испугался, что могу упасть. Ужасное открытие. Я отполз от края, не понимая, как мог сидеть на краю и не бояться.

      В тот момент закончилось детство.

      Снежинки слипались в воздухе, словно хотели массой продавить не по-декабрьски теплый воздух, но, несмотря на все усилия, они все равно погибали у земли.

      Я вышел из электрички. Подкованные каблуки кирзовых сапог звонко цокали по каменному полу вокзала. На привокзальной площади города О. я обернулся посмотреть на станционные часы. Минутная и часовая стрелка встретились на двенадцати. «Внимание! Поезд на Москву задерживается до 13:00», – словно оправдываясь, сообщил уставший женский голос в громкоговорителях на платформе.

      В армейской шапке было жарко. Я купил на рынке возле вокзала вязаную шапку-гандошку, вытащил из армейской ушанки советскую кокарду и со словами: «Служу России», – выкинул шапку в урну.

      А Россия готовилась через две недели встречать Новый, две тысячи первый год. Этот год был обязан стать хорошим. Первый год нового тысячелетия.

      Глава 2

      Новое тысячелетие наступило. Я ждал чуда. Все ждали чуда, но вместо него получили обыкновенное похмелье и неприятный запах изо рта, как всегда бывает первого января.

      В начале февраля я пришел на рынок возле станции.

      – Как к вам на работу устроиться? – спросил я у круглого розовощекого охранника, похожего на младенца. Он плюнул себе под ноги, словно метил территорию, и молча показал пальцем на старый обшарпанный кунг от армейского КамАЗа.

      – Спасибо, – сказал я.

      Младенец-переросток повернулся ко мне спиной, где красовался шеврон во всю ширину плеч – «СТРАЖ».

      В кунге пахло машинным маслом, носками и перегаром.

      – Есть работа? – спросил я у мужика с самой седой головой.

      – В армии служил?

      – Только оттуда.

      – Завтра в девять без опозданий. С паспортом и военным билетом, – ответил седой и прибавил громкость телевизора: «В результате взрыва на станции метро Белорусская-Кольцевая пострадали двадцать человек, в том числе двое детей», – сказал ведущий новостей.

      Из-за интонации диктора новость показалась будничной. Я зашел в магазин и купил банку пива. На выходе снова столкнулся с охранником-младенцем.

      – Помянем, – сказал я ему, откупорил банку и залпом выпил половину.

      – Кого?

      – Нас.

      На следующий день ровно в девять я пришел на рынок. В кунге мне выдали черную форменную одежду.

      Я попал в смену с младенцем и дядей Гришей.

      У дяди Гриши было коричневое, словно намазанное йодом, лицо и голубые глаза. Сзади на бушлате над шевроном «СТРАЖ» у дяди Гриши была нашивка – флаг Тибета – восходящее над Гималаями солнце, над солнцем по-английски «Free Tibet».

      Ночью дядя Гриша отправил младенца обходить территорию. Мы с ним забрались в контейнер с китайскими джинсами. Здесь была самодельная плитка из кирпича и спирали. Закопченный в уголь чайник, закипая, бурчал и пыхтел паром. Дядя Гриша заварил чай и спросил:

      – Что ты здесь делаешь?

      – Где?

      – Здесь, в охране.

      – Работа нужна.

      – В Москве ищи.

      Дядя Гриша разлил чай по кружкам.

      – А здесь что не так?

      – Сколько тебе лет?

      – Двадцать один будет через месяц.

      – Здесь ты протухнешь.

      – А где не протухну?

      Дядя Гриша замолчал и стал снимать с вешалок джинсы, примеряя к фигуре.

      – Вот эти возьму, – сказал он и спрятал джинсы под бушлат. – В бармены иди. Я бы пошел, будь мне двадцать один.

      Дядя Гриша уснул. На улице поднималась метель. Ветер выл, как уличная собака. Импровизированная плитка не справлялась, контейнер понемногу остывал. Я накидал на пол джинсы и забрался под них. Стало теплее. «В бармены так в бармены», – подумал я и уснул.

      Глава 3

      Наташа продавала мужские рубашки. У нее были длинные ноги, круглые бедра и огромный рот. Этот рот мне не давал покоя. С первой зарплаты я купил у нее три рубашки и с тех пор каждую смену пасся у ее лотка.

      Хозяин лотка Вартан не сильно радовался, что я отвлекаю Наташу от работы, но ничего не говорил. Об охране рынка ходили всякие разговоры. Больше всех трепался хозяин контейнера