Математик. Александр Иличевский

их номера. Огни шедших на посадку самолетов были существенно ближе городских огней; казалось, что в кабине пилотов можно разглядеть силуэт: рука, плечо, подголовник кресла; в иллюминаторах – полумесяцы профилей; вспышки маяков выхватывали металлические паруса по крыльям и брюху фюзеляжа… Максим сопел, посвистывал во сне – и вдруг замолк. Она прислушалась, присмотрелась, как в лунном свете едва колышется край одеяла, толкаемый его грудью, – с облегчением снова слышала дыхание мужа. Наконец не выдержала и, закусив подушку, завыла, разрыдалась; скуля потихоньку, выплакалась от души, иногда поглядывая на профиль Максима – стремительный и беззащитный, с сильно торчащим, как у подростка, кадыком. Сон после плача пришел глубокий и полный сытной черноты, чернил забытья. Утром Нина приняла ванну, воду спускать не стала, вложила в нее Макса, прибавила горячей. Занялась маникюром и позвонила в Афины. Поговорила с мамой и детьми, которых дед вчера возил на Вульягмени – показывать лебедей. Во время разговора напряженное ее лицо оттаяло проступившей улыбкой.

      Она помнила, как в детстве отец тоже возил ее на это озеро: садилось солнце за склоны, мгновенно темневшие синими провалами теней, хвойная духота одуряла, под капотом машины что-то потрескивало. Отец подал ей руку, и она вскарабкалась на валун, чтобы получше разглядеть кипящее облако лебедей: сильные белые птицы скользят по закатному зеркалу и перелетают, срезая воздух огромными прогнувшимися крыльями.

      Затем Нина позвонила подруге и среди прочего обронила: «Я выходила замуж за гения, а оказалось, что вышла за пьяницу. Что мне с того, что гении тоже люди? Гений лучше виден издали. Вблизи – это человек. Отец не может мне простить этой глупости. Но я заслужу прощение, я поумнею…»

      Завтракали на верхотуре во вращающемся ресторане с прозрачным полом. Было страшно, и Нина смотрела только в тарелку. Под ними ползла туманная пропасть Пекина. Макс пил минералку с закрытыми глазами.

      На выходе их ждали люди с пухлыми микрофонами, операторы с камерами на плечах вытягивались на цыпочках и толкали друг друга. В интервью Максим путано, запинаясь, возвращаясь вновь к уже выраженной мысли и пытаясь ее переформулировать более точно, подробно отвечал на вопросы; его мутило, он старался улыбаться, но гримаса муки искажала его лицо.

      «Не знаменитый ученый, а нашкодивший студент», – подумала Нина. Она вывела мужа на улицу в поисках парикмахерской. Уходящие в толщу смога дома, которые не снились и Манхэттену, «бентли», «роллс-ройсы» на запруженных велосипедистами улицах, перекрестки с неприступными пешеходными переходами, регулировщики с флажками, отчаянно дублирующие светофоры, на которые толпы не обращали никакого внимания, многоэтажная роскошь и шик, которые перемежались трущобами, где не было канализации, отчего на каждом шагу попадались общественные туалеты, источники вони… Наконец Нину осенило, что подстричь Макса можно и в отеле.

      На подъезде ко дворцу торжеств улица была увешана портретами лауреатов.