Математик. Александр Иличевский

они уедут. Решил, что пятидесяти долларов хватит.

      Снег перестал. Выступили звезды. По единственной освещенной фонарями улице прошли гуляки.

      «Еще побьют его», – подумал отец и стал одеваться. До трех ночи он бродил по селу, спрашивал у встречных – не видали ли они парня в светлой куртке с меховым башлыком. Все были навеселе, никто чужого человека здесь не видел. Отец вернулся в правление и позвонил Скороходу. Извинился.

      – Так Максимка был у меня. Еще не дошел?..

      – Нет.

      – Куда он подевался? А мы так хорошо с ним посидели. Может, он на поле пошел?

      – На какое поле?

      – Ну, где дзоты были. Говорил, хочет посмотреть, как оттуда дед небо видел.

      Снегу на поле было выше колена. Кругом светло, бело, звезды ясные. «Где здесь были дзоты? Все ровно. Ни ложбинки. Сумасшедший. Пьянь. Как такое выросло! Ну куда он девался? Никогда не знаешь, как жизнь проживешь. Все кругом серебро. Ни пятнышка».

      Отец оглянулся. Почему сразу не сообразил. Вон дорога на Страковичи заворачивает, а напрямки лесом срезать – как раз на тот край, чуть правей, и выйдешь. Значит, там стояли укрепления.

      «Он же одет в рыбий мех. Сейчас градусов пятнадцать, подморозило».

      Через сотню тяжких, задыхающихся шагов отец наткнулся на борозду следов. Почти побежал. Максим лежал навзничь у самого леса, раскинув руки. Отец его тормошил, тер снегом щеки. Наконец Максим открыл глаза. Улыбнулся:

      – Пап, ты чего?

      Отец поморщился от перегара. Он замер над сыном, испытывая жалость и отвращение. И, прежде чем взвалить его на себя, лег рядом и смотрел в небо, пока не закружилась голова от бездны подслеповатых, мигающих от мороза звезд.

      Глава 4. Через континент

      Из Белоруссии Максим вернулся в Принстон и скоро там обрел ту самую, желанную точку. Он явился на семинар с бутылкой Jameson. Стоя у доски и рассказывая новую тему четырем студентам, он прихлебывал в такт доказательств лемм, которые следовали одна за другой, как патроны в пулеметной ленте. В конце он сделал триумфальный глоток и сколько-то еще продержался на ногах, выписывая на доске ссылки на статьи, развивающие только что изложенное. Наутро ему позвонил секретарь декана. Максим явился в деканат только через три дня. – Вы вынудили нас навязать вам годичный отпуск, – посмотрел ему в глаза декан после очень бодрого приветствия. – Мы хотим, чтобы вы провели его вне кампуса.

      Макс неделю обдумывал нанесенное ему оскорбление. Ему стало стыдно. Он позвонил жене. Она сказала, что желала бы прервать отношения на месяц. Он швырнул трубку в стену. В тот же вечер сел в машину и поехал куда глаза глядят. В потемках скоро замылился зрачок, куриная слепота объяла мозг, он съехал на обочину перед мостом и речкой и ночевал над небольшим костерком, который удалось сложить из щепочек и соломы, остававшихся сухими на склоне. Посреди ночи его разбудил вопль выпи, которая огромно, будто не птица, а бык, страшно захлопала по воде, преследуемая, видимо, шакалом или лисой.

      Утром он не смог разлепить глаза: ресницы смерзлись. Неделю петлял вдоль побережья, забирая к югу. Ночевал там, где заставал его закат. Наконец осознал,