Уступчивые. Александр Громов

заклиниться в трещине и ждать…

      Стихло на удивление быстро – уже через несколько минут. Снова засияло солнце, разбрызгалось о ледяной рафинад, ударило в глаза слепящими бликами. Отчаянно колотя зубами, Леман выбрался из трещины со второй попытки, а выбравшись и поверив в то, что увидел, со спокойной обреченностью подумал, что и первая попытка была совершенно излишней.

      Капсулы не стало.

      Ему не пришло в голову закрепить ее на льду, да, по правде сказать, закрепить было и нечем. Ветер оказался слишком силен. Леман предельно ясно представил себе, как ревущий вихрь играючи сдвинул с места легкосплавный шар, и тот заскользил по чисто выметенному льду все быстрее, быстрее, разгоняясь до скорости хорошего буера, перепрыгивая через малые трещины, потом пошел под уклон к краю пропасти…

      Тогда он осознал, что все кончено.

* * *

      Два выхода. Первый – сделать себе инъекцию «блаженной смерти». Второй – замерзнуть, до конца заставляя себя надеяться на появление спасательной команды, как на бога из машины. Если как следует закутаться в парашют, можно, пожалуй, продержаться до ночи, но ночь – убьет наверняка. Леман принял этот вывод почти спокойно. Без тепла, без пищи, без помощи ему не дожить и до полуночи.

      Он ухитрился поспать несколько минут и проснулся, вконец продрогнув. Ему приснился горячий чай. Наверное, перед самым концом приснится горячая ванна…

      Ухнув в каньон, капсула несомненно разбилась и передатчик замолк. А если нет? Если произошло чудо и она зацепилась за какой-нибудь уступ, застряла в трещине? Мысль не давала покоя, здравый смысл восставал против нее, но терпел поражение. Если сигнал бедствия уже принят и спасательное судно вылетело (что вряд ли, но допустим…), кого найдут (если найдут) спасатели? Промороженный насквозь труп?

      А в глубине каньона, наверно, тепло… Ну правильно, каньон идет почти точно с запада на восток, его дно освещено и, вероятно, прогрето. И воздух, недвижно-прозрачный над ледяной бесконечностью, дрожит над каньоном, как над чайником… Если бы можно было спуститься!

      Он принял решение со спокойным отчаянием самоубийцы. Выпутался из парашюта. Приплясывая, чтобы хоть как-то разогнать кровь по жилам, часто и подолгу отогревая ладони под мышками, расстелил парашют на ледяном поле. Сложил, как умел. Едва не закоченел окончательно, в мучительных потугах пытаясь соорудить некое подобие обвязки, и в конце концов нашел приемлемое решение. Затем прижал к груди невесомый, но объемистый сверток и сомнамбулически побрел к краю каньона.

      Внезапно заскользив вниз по ледяному языку, он не испугался и не удивился. На эмоции просто не осталось сил. Он перестал чувствовать холод и боялся заснуть прямо сейчас, не доскользив до конца этой ледяной горки. Самое главное было не выпустить сверток из рук, не выпустить раньше времени, пока не начнется свободное падение, и это последняя необходимая работа была чудовищно тяжела; он терпел ее, как преодолимую преграду перед блаженством отдыха… все равно какого.