Вакансия. Сергей Малицкий

Так… недоразумение. Хозяин – это кто-то вроде меня. Не этой, конечно, квартирки, другой, но… неважно, в общем. Я здесь, правда, по другой надобности. Кстати!

      Мужичок подхватил сковородку и ловко сбросил по половине яичницы на каждую тарелку, вернул сковородку на плиту, прикрутил газ и вытер крепкие ладони с короткими толстыми пальцами о белую вышитую рубаху.

      – Извольте знакомиться. Фим Фимыч или Ефим Ефимыч. Загоруйко.

      – Дорожкин, – пожал Дорожкин теплую ладонь. – Евгений.

      – Константиныч… – подмигнул Дорожкину гость и с ухмылкой полез на оставленный ненадолго табурет. – Налегай на яичницу, дорогой, налегай. Разговор предстоит долгий, а долгие разговоры пустым желудкам вредят. Да и мысли не на то отвлекаются.

      Дорожкин хотел было возмутиться и потребовать отчета, по какому такому праву в его доме оказался неизвестный ему Фим Фимыч, почему он позволяет себе распоряжаться остатками его продуктов и с какой стати он, Дорожкин, должен вести с ним разговоры, но вместо этого неожиданно для себя уселся напротив карлика и взял в руку вилку.

      – Ой, – воскликнул мужичок, резво соскочил со стула, нырнул под стол и через мгновение показался оттуда с мутной бутылью, заткнутой свернутым в чопик газетным листом. – Про надобность-то я едва не забыл. Семь секунд. Надо, надо опрокинуть по шкалику, пока закуска горяча.

      Чпокнула пробка, Дорожкин поморщился, ожидая запаха сивухи, слишком памятна была деревенская «табуретовка», которая при каждом глотке занозила горло, но по кухне неожиданно пополз аромат аниса.

      – Свойская, пятерной очистки, – захихикал мужичок. – Мягонькая. – Он зацокал языком. – Да еще на смородиновой почке настоянная. Ну и, кроме того… разное там. Есть в наших лесочках корешки не хуже женьшеня. Потому и выходит… эликсир, можно сказать. Ну Константиныч, за знакомство?

      Дорожкин подхватил стаканчик, наклонился, чтобы чокнуться с мужичком, поднес стеклянный ободок к ноздрям, втянул дивный запах и опрокинул все пятьдесят граммов мутноватой настойки в горло. Гортань наполнилась теплом, которое тут же поползло в грудь, в живот, в руки и ноги.

      – А? – довольно крякнул мужичок и загремел вилкой. – Ты закусывай, закусывай сразу. В ноги ее спускай. В ноги. А то в голову вдарит, а голова тебе, Константиныч, светлая нужна.

      Дорожкин ткнул вилкой в яичницу, которая запузырилась прозрачными поджаренными пленками, поймал кислинку помидорки и вдруг подумал, что жизнь-то у него не так уж и плоха. Работу он разыщет, лет ему еще немного, а как проплатит хозяину квартиры еще месяца за два, так и задумается, что и как поменять в собственном существе, чтобы не срывать шлицы у отвертки, а найти свой собственный шуруп. И откручивать его. Или закручивать.

      Яичница все не кончалась, или Фим Фимыч сообразил новую, благо в сумке, принесенной из магазина, был и десяток яиц тоже, только во рту стало вкусно, в горле тепло, а засиженная мухами лампа под потолком вдруг растроилась или распятерилась светящимся хороводом.