Вакансия. Сергей Малицкий

отделываясь от его попыток более близкого знакомства или более тесного общения общими фразами. Что же было говорить о вовсе незнакомых людях? Никто из случайных или неслучайных собеседников никогда не отвечал на поставленные Дорожкиным вопросы, а если уж и выдавал какую-нибудь тираду, то понять его было невозможно. Или же сам Дорожкин очевидно пасовал перед вполне себе внятными и недвусмысленными ответами? Или ему вообще не стоило открывать рта? Или единственным разговорчивым жителем Кузьминска был его мэр? Даже Фим Фимыч, наполнявший запахом канифоли парадное дома, отделывался от вопросов Дорожкина непонятными прибаутками. Хотя справедливости ради, следовало отметить, что тот же Вест Ромашкин был способен выдавать вполне осмысленную информацию безо всяких вопросов. Так, на второй день службы, когда, якобы по указанию Марка Содомского, он в первый и последний раз устраивал Дорожкину велосипедную обзорную экскурсию по городу, Вест, к примеру, мотнул головой на сидевшего возле распивочной аккуратного пьянчужку и заметил:

      – Директор института. Дядя Жора. Георгий Георгиевич Неретин. Голова!

      – Бывший директор? – удивился Дорожкин, накручивая педали.

      – Почему же? – покосился на Дорожкина Ромашкин. – Нынешний. Всегдашний. Постоянный.

      – А что он здесь делает? – не понял Дорожкин.

      – Все, что хочет, – раздельно повторил Ромашкин. – Дядя Жора – зубр. Бык. Гора. Великан. Авторитет. Даже если просто лежит вусмерть пьяный у порога какой-нибудь забегаловки. Один из самых больших умников и порядочных людей, которых мне приходилось встречать. И если он пьет, то не только потому, что не может не пить, а потому, что так надо. Но, кроме всего прочего, он демократичен. Попробовал бы ты вот так подойти к какому-нибудь директору поговорить? Черта с два. А к Неретину запросто. С ним даже выпить можно.

      – А что делает этот самый институт? – поинтересовался Дорожкин, решив пока не забивать себе голову странными обстоятельствами жизни его директора.

      – Изучает, – пожал плечами Ромашкин, поворачивая на улицу Бабеля у заведения «Урнов, сыновья и дочь». – Все институты что-то изучают.

      – Хорошо, – согласился Дорожкин. – А что такое – «общие проблемы»?

      – Ну это как раз просто, – хмыкнул Ромашкин. – Вот, к примеру, у каждого из нас есть какая-то проблема. Ты, Дорожкин, испытываешь интернетный голод и тоску от безделья, я… впрочем, неважно. На наши проблемы всем наплевать, поэтому они не общие, а частные. Но если не в духе случайно окажется Марк, проблема у нас будет общая. Огорчится по какому-нибудь поводу Адольфыч, зацепит уже и Содомского, и Марго. А если, к примеру, накроется турбина на плотине? Всем мало не покажется. Глобально надо мыслить, Дорожкин. Понял?

      – Понял, – кивнул Дорожкин, хотя не понял ничего. Но интернетный голод он и в самом деле испытывал. На почте, куда он наведался в первый же обеденный перерыв и откуда сделал бодрый звонок матушке, имелся выход в Интернет, но