Автоматная баллада. Андрей Уланов

и это, пожалуй, было хорошо. А если припомнить прошлый подобный раз, то и без всяких «пожалуй».

      – Ловко ты их положил. – Рыжебородый повел рукой. – Бах-бах-бах, и в дамках. Народец даже, вишь, прибалдел малехо, а ведь не детишки, сам понимашь, всякого видали. Но чтоб вот так, один на шестерых… хлоп-хлоп, и лежат голубчики, будто по арбузам на плетне палил. На такую работу прям любоваться глазам приятственно.

      Стрелок едва заметно пожал плечами.

      – Я, значит, буду второе лицо всея здешней милиции, – продолжил рыжебородый. – Токошин Павел Дмитриевич. Лейтенант. Наши поселковые меня который уж год хотят до майора подвысить, да погон правильных не сыскать. Дю-фи-цит. А ты, значит, тот самый…

      Вместо ответа стрелок нарочито медленным движением вытянул из внутреннего кармана плаща вчетверо сложенный тетрадный лист и протянул его Токошину.

      – Ваще-то, – с усмешкой заметил тот, разворачивая бумагу, – тебе я и на слово поверю. После такой вот пальбы. Гумага, она, как известно, много чего вытерпит, хошь десяток печатей, – лейтенант поскреб ногтем расплывшийся фиолетовый оттиск, – на нее шлепни. А вот шестерым бандюганам по свинцовой пилюле в бошки засадить, это, как грится, характерный почерк, тут уж ни прибавить, ни убавить. Наслышаны мы о тебе, друг, наслышаны… хуть ты в наших палестинах и не отмечался досель. Романыч! – не поворачивая головы, неожиданно рявкнул он. – Подь сюды!

      – И что за слава про меня в ваших… палестинах?

      – А это, друг, смотря как посмотреть, – отозвался Токошин. – Дело ведь такое… относительное, как сказал не Карл Маркс, но тоже один умный еврей. Романыч!

      – Тут я, Павел Дмитриевич.

      – Ты вот чего, – развернулся лейтенант к подсеменившему толстяку. – Закрывай свое заведение… жрать-пить все равно никто сейчас не будет, а языками трепать на свежем воздухе даже и сподручнее. Мишка токо пусть останется, подсобить и… и все, Клавка твоя небось карманы вытряхнуть и у живого сумеет так, что любо-дорого. Давай!

      – Цвай момент, Павел Дмитриевич!

      – Ну так вот, – вновь обратился к стрелку Токошин. – Слава твоя… кто душегубцем честит, убивцем-кровопийцей, а кто и добавляет – побольше таких убивцев, как ты, глядишь, и по дорогам ездить куда спокойнее выходило б. Взять, к примеру, тех молодцев, что вокруг нас в живописных позициях разлеглись – тихие, смирные… как по мне, упокойничками они лучше смотрятся, нежели в живом виде. Мы хоть и привыкли, что на ярмарку всякие людишки съезжаются, но, думаю, появись ты деньков на пять позже, мог бы и без награды остаться.

      – Бывает, – ровным голосом произнес стрелок. – А бывает, что и премиальные перепадают.

      – Ну, мы все ж не Запупеевка какая! – фыркнул Токошин. – Понятно дело, сработали б далеко не так аккуратно и красиво, дыр вышло б куда больше, но…

      – Дядь Паш… чего делать-то надо? – робкий тон вставшего за лейтенантом парня, по мнению стрелка, плохо подходил к его габаритам – вихры цвета спелой пшеницы лишь самую малость