Артания. Юрий Никитин

умоляюще:

      – Вам нельзя здесь стоять!.. Вернемся обратно… там, в переулке, переждем за углом…

      Придон вспыхнул до корней волос от стыда и унижения. Воины заворчали, Скилл обронил веско:

      – Мы останемся.

      Черево вспикнул, торопливо соскочил на землю. Скилл фыркнул, но знатный бер, бросив коня, начал пятиться, пока не очутился за крупами артанских коней. На площади народ не бежал, у торговцев здесь лавки, товар, но все становились на колени, опускали головы, как покорные рабы, которым отрубят головы.

      Скилл сидел в седле неподвижный, надменный. Конь превратился в скалу – такой же могучий и несокрушимый, только чуть помахивал хвостом, чуя, как в зад дышит испуганный куяв, но лень поднять ногу и треснуть копытом. Придон, подражая все знающему брату, тоже выпрямился и сделал лицо каменно недвижимым, хотя внутри все бурлило и клокотало.

      Трубы прозвучали совсем близко: звонко, предостерегающе. В дальнем конце опустевшей улицы показались легкие носилки с красным покрывалом сверху и голубыми занавесками со всех четырех сторон. Носилки легко держали на плечах четверо крепких мужчин, все обнажены до пояса, все широкоплечие и широкогрудые, мышцы вздуваются красивые, выпуклые.

      Придон ощутил смутное желание не то съежиться, не то вообще укрыться под какой-нибудь одеждой. Но, как истинный артанин, раздвинул плечи шире, выпятил нижнюю челюсть и постарался смотреть как можно неприятнее.

      За спиной визгливо причитал Черево, вдруг умолк, как свинья с кляпом во рту. По обе стороны носилок тяжело бухали в землю сапогами на толстой подошве очень богато одетые воины. Настолько богато, что Придон ощутил в этом странную красоту: пышные перья на железных шлемах, нагрудные латы, украшенные фигурами диковинных зверей, руки и ноги закрыты железными щитками, а зазоры искусными кузнецами сделаны такими незаметными, что даже лезвие ножа не просунуть! Таких только боевым молотом, чтобы всмятку, как птичьи яйца…

      А при одном взгляде на обувь сердце Придона дернулось от зависти. Легкая, из тонкой кожи, но с виду очень прочная, хороша и в степи, и в лесу, и на горных тропах…

      Носилки приближались, воины начали поглядывать на неподвижных артан угрожающе. Кое-кто опустил ладонь на рукоять меча слева на поясе, на ходу прожигал этих дикарей ненавидящим взором. Впереди носилок на красивом и богато украшенном коне ехал немолодой человек, весь в золотых пряжках, кольцах, цепочках, в широком брыле, даже сапоги блестят золотыми набойками. Конь тоже с золотыми бляшками на узде, золото на стременах, подпруга и та украшена золотым шитьем.

      Всадник угрюмо и с неприязнью покосился на артан, на лице отразилось колебание, но конь мерно двигался давно известной дорогой, и его хозяин, такой же немолодой и умудренный жизнью, похоже, решил проигнорировать дикарей.

      От носилок исходил свет, настолько ткань чистого небесного цвета, радостная, словно смех осчастливленного ребенка. Этот свет падал на носильщиков, достигал охранявших носилки великолепных воинов, явно из знатнейших семей беричей,