Ласточки и Амазонки. Артур Рэнсом

кеан широкий,

      А воинство дар речи потеряло…

      В свои семь лет Роджер уже не был самым младшим в семействе. Сейчас он широкими зигзагами – туда-сюда – поднимался по крутой луговине, что тянулась от озерного берега до самого Холли-Хоу. Холли-Хоу – так называлась ферма, где они проводили часть летних каникул. Почти достигнув живой изгороди у тропы, Роджер поворачивал и мчался до череды кустов на другой стороне поля. Там он вновь поворачивал и вновь бежал через поле. Встречный ветер мешал ему, но каждый такой галс[1]* приближал мальчика к ферме, где у ворот его терпеливо ждала мама. Двигаться прямо против ветра Роджер не мог: ведь сейчас он был парусным кораблем, и не просто парусником, а чайным клипером «Катти Сарк»[2]. Не далее как нынешним утром его старший брат Джон заявил, что пароходы были всего лишь жестяными банками с двигателями внутри. Парус – вот оно, настоящее! Потому-то Роджер, не считаясь со временем, и одолевал поле галсами, как надлежало парусному кораблю.

      Приблизившись к матери, он увидел, что она держала в руке красный конверт и небольшой листок белой бумаги. Телеграмма! Роджер сразу понял от кого и даже испытал искушение броситься напрямик. Телеграфировать на ферму мог только отец. Наверно, он ответил на мамино письмо. А еще – на письма Джона, Сьюзан, Титти и его собственное. Все они, хотя и очень по-разному, задавали один и тот же вопрос. Сам Роджер сформулировал его очень коротко: «Папочка, ну пожалуйста, можно и мне тоже? С любовью, Роджер». Письмо Титти вышло более пространным, даже длинней, чем у Джона. Сьюзан, хоть и была старше сестренки, отдельного письма не написала. Просто приставила свою подпись к подписи Джона, так что письмо получилось общее. Ну а самым обширным из писем было мамино, только Роджер не знал, о чем в нем говорилось. Все послания вместе отправились к отцу. Путь предстоял долгий: папин корабль стоял на Мальте, собираясь идти в Гонконг. И вот он наконец у мамы в руке – красный конвертик с ответом! Роджера так и подмывало рвануть по прямой. Но настоящему чайному клиперу подобное не пристало: он ведь не какой-нибудь пароход! И Роджер продолжал лавировку, ну разве что взял покруче к ветру. Только приблизившись, он позволил себе встать в левентик*, замедлил ход, убрал паруса рядом с мамой, чуть сдал назад – и замер на якоре, в безопасности гавани.

      – Ответил? – пропыхтел он, еще не отдышавшись после бега против ветра и вверх. – Что там? «Да»?

      Мать улыбнулась и стала читать вслух.

      УТОПЛЕННИКИ ЛУЧШЕ ХЛЮПИКОВ, ЕСЛИ НЕХЛЮПИКИ НЕ УТОНУТ

      – Это значит «да»? – спросил Роджер.

      – Ну, я так полагаю.

      – Это значит, что и я тоже?

      – Да, если Джон и Сьюзан тебя возьмут. И если ты пообещаешь делать все, что они скажут!

      – Урра-а! – завопил Роджер и запрыгал на одной ножке, на некоторое время даже забыв, что на самом деле он величавый клипер, стоящий на якоре в тихой гавани.

      – А остальные где? – спросила мама.

      – В Дарьене, – ответил Роджер.

      – Где?..

      – На вершине. Это Титти ее так назвала. Оттуда остров видно!

      Поле, примыкавшее к Холли-Хоу, круто спускалось к небольшой бухте, где виднелись лодочный сарай и небольшой мол. Широкий вид на озеро, правда, не открывался, поскольку оба мыса, замыкавшие бухту, были довольно высокими. От фермерского дома к лодочному сараю вела тропинка. На середине спуска в поле виднелись ворота, и оттуда тянулась еще одна тропа, уводившая в сосновый лес на южном, более высоком мысу. Эта тропинка вскорости пропадала, но в первый вечер по прибытии, то есть две недели назад, дети добрались до дальнего конца мыса, где он круто обрывался в озерную воду. Оттуда была хорошо видна широкая водная гладь, что расстилалась меж невысоких холмов и к югу, и к северу. За извивами берега таились неведомые дали. Вот тогда-то, когда они в самый первый раз стояли над высоким обрывом, разглядывая эту великолепную ширь, Титти и дала имя найденному ими местечку. Они как раз в школе читали вслух этот сонет. Титти успела забыть длинное стихотворение, но образ землепроходцев, впервые взирающих на воды Тихого океана, в памяти задержался. В общем, мыс назвали Дарьеном, а на высшей точке устроили лагерь. Там-то Роджер и оставил всех остальных, а сам вышел на край поля и, увидев маму возле ворот, поспешил домой на всех парусах.

      – Отнесешь им ответ, Роджер?

      – А можно, я им скажу, что «да» касается и меня?

      – Можно. Отдай телеграмму Джону. Это от него зависит, чтобы вы не оказались хлюпиками!

      Мать вложила телеграмму в красный конверт, вручила Роджеру. Поцеловала его, стоящего на якоре, и сказала:

      – Ужин в семь тридцать – и ни минутой позже! И не вздумайте разбудить Вики, входя в дом!

      – Есть, кэп! – бодро отозвался Роджер и заработал руками, выбирая якорную цепь. Заложил поворот – и, опять же галсами, полетел через поле, раздумывая на ходу, как преподнесет новости.

      Мать рассмеялась.

      – Эй, на борту! – окликнула она.

      Роджер остановился, оглянулся.

      – Это

1

В этой книге вам встретится очень много морских терминов – иначе и быть не может: ведь речь в ней пойдет об отважных первооткрывателях и пиратах. Поэтому мы решили поместить в конце книги небольшой морской словарь. Если вам вдруг попадается непонятное или малознакомое слово, отмеченное звездочкой (например, форштаг*), это означает, что вы можете справиться о нем в словарике. (Здесь и далее, кроме особо указанных, примеч. ред.)

2

Чайный клипер «Катти Сарк» действительно не просто парусник. Клиперы – это очень быстроходные трехмачтовые суда, бороздившие моря до конца XIX века. На чайных клиперах из Индии и с Цейлона привозили в Европу чай. В чайном деле скорость играла огромную роль: наибольшую прибыль получала та компания, которая первой доставляла в Старый Свет чай нового урожая. «Катти Сарк» – один из самых известных чайных клиперов и единственный сохранившийся до наших дней. Сейчас «Катти Сарк» – это парусник-музей, стоящий в сухом доке в Гринвиче (Лондон).