Автобиография духовно неправильного мистика. Бхагаван Шри Раджниш (Ошо)

перерезал! Убью!

      И вновь, как и в прошлый раз, занавес пришлось опустить, а «Рамлилу» перенести на другой день. Организаторы спектакля во главе с директором заявили моему отцу:

      – Ваш сын снова все испортил. Он попросту издевается над нашей религией.

      А я сказал:

      – Да не издеваюсь я над вашей религией. Я просто хочу привнести в нее немного юмора. Мне нравится, когда люди смеются. Зачем из года в год повторять одно и то же? Люди спят на ваших спектаклях, потому что каждое слово наизусть знают. Какой в этом смысл?

      Но закоренелые консерваторы и ортодоксы не выносят смеха. В их храмах нельзя смеяться.

* * *

      Мой дедушка по отцу очень любил меня именно за мои проделки. Он и сам был не прочь пошалить, несмотря на свой преклонный возраст. Он не очень-то ладил с моим отцом, да и с другими сыновьями, потому что те вечно читали ему нотации: «Тебе уже семьдесят. Веди себя прилично! Твоим детям за пятьдесят. Внуки уже женаты. Да у тебя даже правнуки есть, а ты что вытворяешь? Тебе не стыдно?»

      Только я его и понимал. Я любил этого старика по той простой причине, что он все еще был ребенком. Даже в семьдесят он озорничал, как мальчишка. Он и с детьми со своими всегда шутил, и не только с ними, но и с зятьями и невестками. Но их это только шокировало.

      Я был единственным, кому он доверял. Нам нравилось вместе проказничать. Конечно, многое он все-таки не мог себе позволить, и эти штучки вытворял я. Например, когда его зять спал, а нам нужно было забраться на крышу, это делал я, а не дедушка. Но мы помогали друг другу: он подставлял плечи, чтобы я мог забраться наверх и снять черепичную плитку. Потом мы брали бамбуковую палку, закрепляли на конце кисточку и ночью щекотали моему дяде лицо… Он с перепугу начинал орать и будил весь дом. Они толпой неслись в его спальню: «Что такое? Что случилось?» Но к тому времени мы уже исчезали, а он говорил: «Это, наверное, призрак был или вор. Я пытался его схватить, но не смог, уж очень темно».

      Мой дедушка был как невинное дитя. Он обладал огромной внутренней свободой. В нашей семье он был самым старым и по идее должен был быть самым серьезным, самым озабоченным, ведь вокруг столько проблем. Но все это его не трогало. Остальные о чем-то беспокоились, что-то постоянно решали, ему же было все равно. Была только одна вещь, которую я в нем не любил, и мне ужасно не нравилось спать с ним на одной кровати. Он вечно накрывался с головой так, что и я оказывался целиком под одеялом. Я задыхался.

      Однажды я ему так и сказал:

      – Я согласен с тобой во всем, но это для меня невыносимо. Тебе нужно укрываться с головой, а я так не могу. Я знаю, ты любишь меня, – дедушка обычно крепко прижимал меня к себе и накрывал одеялом. – И это здорово, но однажды утром мое сердце просто не выдержит, ты будешь жив, а я мертв. Так что дружба дружбой, но спать с тобой на одной кровати я больше не буду.

      Ему нравилось, когда я сплю рядом, потому что он любил меня, и время от времени спрашивал:

      – Почему бы тебе не поспать со мной?

      А я отвечал:

      – Ты же знаешь, я не хочу, чтобы меня кто-нибудь задушил, даже из самых лучших побуждений.

      А