Завеса. Эфраим Баух

Орман продолжал ходить на работу, и даже, как ни в чем не бывало продолжал переводить.

      Армия обороны Израиля чуть не захватила Каир.

      Повадился к нему один специалист по сионизму по фамилии Гольденберг, носил статьи, заводил дискуссии о расистской сущности сионизма. Неужели, думал Орман, его подослали? Напрямую спросил Васю.

      – Да ты что? – искренне возмутился Вася. – Этот шибздик? Порвем ему пасть.

      Можно ли было передохнуть? Даже самое близкое существо не могло дать Орману ответ на этот заданный им сам себе вопрос.

      Пару раз приходилось продлевать вызов. Серьезный испуг вызвало ощущение, что друзья снова отчетливо приблизились, упала завеса тумана.

      Испуг прошел. Уже отменили осуждающие собрания.

      Затем случилось самое простое. Сын пришел из школы, явно чем-то озабоченный:

      – Пап, тебя вызывает директор.

      – А что случилось?

      – Я дал одному в морду.

      – Ты?

      – Он сказал мне – «жид».

      В этот миг все снова затянулось туманной пеленой. Это был такой тихий хаос, пробирающий до костей, заглатывающий прожитую жизнь без остатка.

      Внезапно Орман ощутил, как перебой сердца, что надо начинать жизнь с первого чистого листа, и как можно быстрее, ибо и времени не останется, а после будешь жалеть о каждом потерянном мгновении.

      Главный редактор как будто был готов к сообщению Ормана, только сказал, что должен справиться, нужно ли собрание по такому поводу.

      – Отменили, – сухо сказал Орман.

      После обеда позвонил Тифой:

      – Приходи, тебе уже написали характеристику, пальчики оближешь.

      Сотрудники толпились у дверей редактора, тревожились. Все же это было как взрыв бомбы в этом трещавшем по швам пространстве.

      – Что ты там будешь делать?

      – Землю рыть.

      Увольняясь с работы, узнал, что все это время был всего лишь исполняющими обязанности заведующего отделом. Начальство застраховалось на случай, если вышестоящее спросит, как это еврей и не член партии занимает ответственный пост.

      Сдал документы в ОВИР. Началось ожидание.

      Орман писал стихи:

      Вот и принято решенье,

      И настало – отрешенье.

      Были стычки и придирки,

      И издевки надо мной.

      Миг. И мир, что был впритирку,

      Замер в злобе за стеной.

      А всего-то сдал бумажки —

      Не в окно – в какой-то лаз

      Сытой ряшке без поблажки

      С оловянной скудью глаз.

      Мир стреножен, но острожен,

      И уже тайком грозят,

      Что отказ весьма возможен.

      Только нет пути назад.

      Помню жизнь – корысти нет в ней,

      Были в ней тоска и страсть.

      Жизнь короче ночи летней

      Птичьей стаей пронеслась.

      Все старался, землю роя,

      Первым быть всегда во всем.

      Только тайный знак изгоя

      Пламенел на лбу моем.

      Вот и принято решенье —

      На земле я этой гость.

      Жду