Княгиня Ольга. Ключи судьбы. Елизавета Дворецкая

Князь вас сегодня не примет.

      – Что так? Нездоров?

      Ржига и его гости вчера ни слова не сказали о том, чтобы Етон был болен или в отъезде.

      – Богу хвала, князь здрав. Но говорить с вами… – Десятский еще раз окинул Люта взглядом сверху донизу, словно исход беседы зависел от этого осмотра, – недосуг ему.

      – Всегда был досуг, а теперь недосуг? – Лют положил руки на пояс и придвинулся к десятскому. – Он знает, что к нему из Киева Святославовы люди прибыли?

      – О вас ему передано.

      – И что?

      – Он сказал: недосуг. Ты что, уши в дороге застудил?

      – Кто из бояр на дворе есть? – Лют кивнул на строения за спиной десятского.

      Все в нем уже кипело от возмущения, но вступать в пререкания с десятским ему было невместно.

      – Сотский, Беле.

      – А ну, позови, – надменно велел Лют.

      Варяга Беле, из волынских русов, Лют знал по прошлым годам. Однако тот смотрел на гостя так, будто видит в первый раз и будто они не пили за одним столом на зимних пирах этого самого двора уже не один год и не два.

      – Князь сегодня делами не будет заниматься. Приходите в другой раз.

      – В какой другой? Беле, ты что, памяти лишился?

      – А что я? Князь так приказал. Никого сегодня из чужих не пускать.

      – Может, он болен? Старый ведь человек…

      – Наши старые получше ваших молодых будут! – усмехнулся Беле, и Лют сразу понял, к чему относится эта усмешка. – Идите, кияне, в другой раз приходите.

      И знаком велел гридям закрыть ворота. Лют сперва хотел им помешать, но опомнился: хорош он будет, с десятком купцов и отроков осаждая княжий двор Плеснеска! За пьяного посчитают.

      Пришлось со стыдом и досадой возвращаться назад на гостиный двор. На сердце у Люта все кипело: его, Святославова посланца, Свенельдова сына, старый йотун не пустил в дом! Из ума выжил на третий век! Будто Лют побираться пришел!

      Ржига удивился быстрому возвращению киян, а еще сильнее – причине этой незадачи. Вернувшись назад на гостиный двор, они расселись по лавкам, распахнув кожухи, под которыми пестрели нарядные кафтаны с отделкой цветным шелком, а у самого Люта – и серебряным позументом на груди. Мрачность лиц не вязалась с праздничной яркостью платья.

      – Недосуг ему! От жены, что ли, оторваться не может? – возмущался Лют, размахивая перед собой шапкой на меху выдры. – Не вчера же он женился! Мог бы уж натешиться и про ум вспомнить!

      – Он сказал, что… из-за жены? – Явно удивленный Ржига еще сильнее прищурил морщинистые веки.

      – Я не знаю, что он сказал! Ко мне только Беле-сотский вышел, сделал милость!

      – Постой, Свенельдич! – Его тронул за рукав один из спутников, Гридя Бык. – Ты, Ржига, вчера говорил, кто ваша княгиня родом-то?

      – Унемысла луческого дочь.

      – То-то же! – Гридя многозначительно поднял палец. – Унемысла луческого. Видать, не дружбу к нам она в приданое принесла.

      – Придержи коней… – Лют бросил