Бальмонт. Надежда Тэффи

сенним счастьем.

      Теперь некоторым начинает казаться, что не так уж велик был вклад бальмонтовского дара в русскую литературу. Но так всегда и бывает. Когда рассеется угар влюбленности, человек с удивлением спрашивает себя: «Ну, чего я так бесновался?» А Россия была именно влюблена в Бальмонта. Все, от светских салонов до глухого городка где-нибудь в Могилевской губернии, знали Бальмонта. Его читали, декламировали и пели с эстрады. Кавалеры нашептывали его слова своим дамам, гимназистки переписывали в тетрадки:

      Открой мне счастье,

      Закрой глаза…

      Либеральный оратор вставлял в свою речь:

      – Сегодня сердце отдам лучу…

      А ответная рифма звучала на полустанке Жмеринка-товарная, где телеграфист говорил барышне в мордовском костюме:

      – Я буду дерзок – я так хочу.

      У старой писательницы Зои Яковлевой, собиравшей у себя литературный кружок, еще находились недовольные декаденты, не желающие признавать Бальмонта замечательным поэтом. Тогда хозяйка просила молодого драматурга Н. Евреинова прочесть что-нибудь. И Евреинов, не называя автора, декламировал бальмонтовские «Камыши».

      Камыш-ш-ши шуршат…

      Зачем огоньки между ними горят…

      Декламировал красиво, с позами, с жестами. Слушатели в восторге кричали: «Чье это? Чье это?»

      – Это стихотворение Бальмонта, – торжественно объявляла Яковлева.

      И все соглашались, что Бальмонт прекрасный поэт.

      Потом пошла эпоха мелодекламации.

      В моем саду сверкают розы белые,

      Сверкают розы белые и красные,

      В моей душе дрожат мечты несмелые,

      Стыдливые, но страстные.

      Декламировала Ведринская. Выступали Ходотов и Вильбушевич. Ходотов пламенно безумствовал, старательно пряча рифмы. Актерам всегда кажется, что стихотворение много выиграет, если его примут за прозу. Вильбушевич разделывал тремоло и изображал море хроматическими гаммами. Зал гудел восторгом.

      Я тоже отдала свою дань. В 1916 году в Московском Малом Театре шла моя пьеса «Шарманка Сатаны». Первый акт этой пьесы я закончила стихотворением Бальмонта. Второй акт начала продолжением того же стихотворения. «Золотая рыбка». Уж очень оно мне понравилось. Оно мне нравится и сейчас.

      В замке был веселый бал,

      Музыканты пели.

      Ветерок в саду качал

      Легкие качели,

      И кружились под луной,

      Словно вырезные,

      Опьяненные весной

      Бабочки ночные.

      Пруд качал в себе звезду,

      Гнулись травы зыбко,

      И мелькала там в пруду

      Золотая рыбка.

      Хоть не видели ее

      Музыканты бала,

      Но от рыбки, от нее

      Музыка звучала… и т. д.

      Пьеса была погружена в темное царство провинциального быта, тупого и злого. И эта сказка о рыбке такой милой, легкой, душистой струей освежала ее, что не могла не радовать зрителей и не подчеркивать душной атмосферы изображаемой среды.

      Бывают стихи хорошие, отличные стихи, но проходят мимо, умирают бесследно. И бывают стихи как будто банальные, но есть в них некая радиоактивность, особая магия. Эти стихи живут. Таковы были некоторые стихи Бальмонта.

      Я помню, приходил ко мне один большевик – это было еще до революции. Большевик стихов вообще не признавал. А тем более декадентских (Бальмонт был декадентом). Из всех русских стихов знал только некрасовское:

      От ликующих, праздно болтающих,

      Обагряющих руки в крови,

      Уведи меня в стан погибающих…

      Прочел, будто чихнул четыре раза.

      Взял у меня с полки книжку Бальмонта, раскрыл, читает:

      – Ландыши, лютики, ласки любовные,

      Миг невозможного, счастия миг.

      – Что за вздор, – говорит. – Раз невозможно, так его и не может быть. Иначе оно делается возможным. Прежде всего надо, чтобы был смысл.

      – Ну, так вот слушайте, – сказала я. И стала читать:

      Я дам тебе звездную грамоту,

      Подножием сделаю радугу,

      Над пропастью дней многогромною

      Твой терем высоко взнесу…

      – Как? – спросил он. – Можно еще раз?

      Я повторила.

      – А дальше?

      Я прочитала вторую строфу и потом конец: