Дайте мне имя, или Прикованные к тени. Владимир Колотенко

притихли и смотрят на меня с любопытством.

      – Вода, я же знаю.

      Фома неверующий!

      – Иди, пригуби, – говорю я, – и поверишь.

      Он медленно встает из-за стола и, скривив лицо в пренебрежительной улыбке, так, чтобы все прониклись его недовольством, чуть передвигая ноги, направляется к стене. Все ждут, подталкивая его своими взглядами: ну-ка, скажи!

      И вот он останавливается у стены, берет кружку и, зачерпнув из кувшина, отпивает глоток. Фома. Ну, так что там у тебя в кружке, вода? Первосортнейшее вино! Одного глотка ему мало, он отпивает еще.

      – Вино… – шепчут его губы, и шепот этот громче раскатов грома. Но еще выразительнее его глаза. Не веривший еще секунду назад, своими вытаращенными рачьими глазами, он требует теперь веры у всех окаменевших гостей. Проходит секунда, затем еще, затем у каменных статуй оживают глаза, и первые робкие шевеления дрожью прокатываются по каждому телу: чудо? Не верим… Какое же это чудо?

      А что же это? Конечно, чудо!

      Они облепили кувшины, как осы сироп. Опрокидывая кружки с обезумевшими взглядами, они причмокивают губами, облизывая их языком, пританцовывая и совсем позабыв о свадьбе. Ополоумели. Верить или не верить – вопрос еще так не стоит, но какие у них блаженные лица! Ни за что не поверю, что они смогут поверить. Пляска полоумных длится еще какое-то время, затем кто-то осознает происшедшее, – и все они просто замирают на месте: чудо!

      А вы как думали?!

      И теперь, глядя в их ясные протрезвевшие очи, и я верю, что они верят. Эта вера не только в чудо, эта вера в меня. Наполненный до краев сосуд преподносят и мне: ты не веришь? Попробуй! Чтобы развеять и мои сомнения.

      Искушение свадьбой – что может быть более жестоким? Это удар ниже пояса.

      Глава 25

      СЕБЯЛЮБИЕ

      Иногда я случайно заглядываю в зеркало, отражающее этот грустный мир, я вижу: мужчина!

      Иисус! Не Христос, но Иисус!.. Я привык к своему лику, как рассвет к зарницам, и уже потерял к своей внешности всякий интерес. Я похож на свет неба. Я и гром небесный, и радуга, песчинка и пепел, сумерки и заря, и весна, и ветер… Я могу рассыпаться сочным бисером спелой росы по зеленой траве и высверлить небо смертельным смерчем… Во мне кипят такие силы, да, такие свирепые силы жизни! Я – как весеннее зерно на каменном лоне. Кинь меня в благодатную почву и такое начнется, такое начнется! Только кинь! Но я все еще в каменных оковах покоя, в состоянии накопления и сгущения сил. Ко мне тянутся… Я рад искушениям, которыми выстлан мой путь к Небу – я знаю, что сам создаю эти искушения, а Бог помогает мне их преодолеть. Так я добываю свой венец славы. Я умею отличать великое от малого, тьму от света… В общем-то я больше молчун, чем словоохотлив, но бывают минуты, когда меня невозможно остановить. Бывает, что слова льются из меня, как вода из лейки. Могу просто разразиться смехом в разгар какого-то умного спора, заразительным смехом. Ведь от великого до смешного один шаг. Когда я смеюсь, лицо мое лучится радостью, упоение жизнью доставляет мне немало счастливых минут. В такие минуты ко мне тянутся… Если правда, что природа отдыхает на детях, то я не то дитя, в ком она бы нашла покой,