Помоги, Господи, изжить моё сребролюбие. Отсутствует

Зависть и ненависть затворяют Небо, ослепляют разум, помрачают душу, отягощают совесть, опечаливают Бога, веселят бесов. Завидующий и ненавидящий брата своего во тьме ходит, и невесть камо идет, говорит апостол (1 Ин. зач. 70). Зависть не знает предпочтения полезному: идеже зависть и рвение, тамо нестроение, говорит апостол Иаков (зач. 55).

      10. Итак, будь благодарен Богу за свою долю: остановись на том, что дал тебе Бог, а лучшим тебя – по благополучию и почитанию – не завидуй, к чему призван и приставлен, в том и пребывай, а лучшим не завидуй. Предпочтенных от Бога людей и ты предпочитай и в отношении к ним будь кроток и любезен. Кому что Бог дал, у того ты завистью своею не отнимай, а себе гордостью своею не присвояй того, чего тебе не дано. Никто сам собою не может что-нибудь принять, если кому Бог не даст: всяка власть и честь от Бога, говорит апостол (Рим. зач. 111).

      О сребролюбии, которое чуждо нашей природе, и какое различие между ним и природными пороками

      Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин

      Cребролюбие и гнев хотя не одной природы (ибо первое вне нашей природы, а второй, по-видимому, начальное семя имеет в нас), однако ж происходят подобным образом, именно большею частию отвне получают причины возбуждения. Ибо те, которые ещё слабы, часто жалуются, что они впали в эти пороки по раздражению или подстрекательству некоторых и извиняют себя тем, что они по вызову других впали в гнев или сребролюбие. Что сребролюбие вне природы, это ясно видно; потому что не имеет в нас главного начала, зачинается не от вещества, которое бы относилось к участию души, или плоти, или сущности жизни. Ибо известно, что ничто не принадлежит к употреблению или потребности нашей природы, кроме ежедневной пищи и пития; все прочие вещи, с каким бы старанием и любовию ни хранились, чужды человеческой потребности, как это видно из употребления в самой жизни; потому сребролюбие, как существующее вне природы нашей, искушает только холодных и худо расположенных монахов. А свойственные нашей природе страсти не перестают искушать даже опытнейших монахов и пребывающих в уединении. Что это совершенно истинно, доказывается тем, что мы знаем некоторых язычников, совсем свободных от страсти сребролюбия[1]; потому что они не снискали недуга этого порока употреблением и обычаем. Мы уверены, что также и первый мир, бывший до потопа, очень долго не знал неистовства этой страсти[2]. Она также и в каждом из нас, при истинном самоотвержении, побеждается без всякого труда, когда кто, оставив всё имущество, так держится правил киновии, что из него не дозволяет отставить у себя ни одного динария[3]. В свидетели этого дела мы можем представить многие тысячи людей, которые, в короткое время расточив всё свое имущество, до того истребили эту страсть, что уже не подвергаются ни малому искушению от неё. Но, против чревоугодия во всякое время подвизаясь, они не могут быть безопасны, если не будут вести борьбу с особенною осмотрительностию сердца и воздержанием тела.

      Извлечение

1

По свидетельству Плутарха, у лакедемонян вовсе не было денег в употреблении до царя Агезилая, который первый ввёл их в употребление, и этим многие были очень недовольны.

2

До потопа все люди, занимаясь земледелием и скотоводством, денег не имели, а производили торговлю посредством промена скота (pecudes), оттуда название денег pecunia.

3

Под динарием здесь разумеется, вероятно, не серебряная монета, а малая медная монета (см.: Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. О постановлениях киновитян. Кн. 4, гл. 14, примечание).