Руки Геракла. Фред Томас Саберхаген

которые ты помнишь.

      Пока Алкмена говорила, подтверждая дичайшие слухи, я стоял и внимательно слушал, но по большей части я не смотрел на нее. Я смотрел на свои руки. Они были холеными, загорелыми, и на них не было мозолей. Для пятнадцатилетнего юнца мои руки были не особенно большими и не особенно мускулистыми, хотя детскими их уже нельзя было назвать.

      Сейчас мои руки лежали на спинке тяжелого кованого железного кресла. Спинкой ему служил изогнутый брусок металла в полтора дюйма толщиной. Наверное, раскаленный докрасна, он сгибался под ударами молота искусного кузнеца. Сейчас металл был холоден, и много сильных людей могли сколько угодно кряхтеть, пытаясь согнуть его на колене – и все равно не изменить его кривизны ни на ноготь. А я знал, что могу легко – легко! – завязать его узлом, но я не стал этого делать. Много лет я старался не делать ничего, что могло бы выдать мои необычные способности, на глазах у родителей или в присутствии иных свидетелей.

      Рассказ о змеях был очень интересен, но мысли и слова породили во мне один огромный вопрос, на который я хотел найти ответ.

      Когда моя мать снова замолкла, я спросил ее:

      – Как часто видела ты моего отца? Когда это было в последний раз?

      Она снова закрыла глаза и медленно покачала головой.

      – Геракл, – сказала она, – довольно. Лучше тебе не вникать так глубоко в эти дела.

      – Как это – лучше не вникать? Почему? – Не получив ответа, я вздохнул и продолжал: – Когда ты в последний раз видела моего отца?

      На мгновение мне показалось, что мать упадет в обморок. Я даже испугался. Но, по крайней мере, она не делала вид, что не понимает, о ком идет речь.

      Она ответила:

      – Я только раз встречалась с Зевсом. И, сдается мне, ты об этом знаешь. Вряд ли ты можешь об этом не знать. Клянусь тебе, Геракл, с той ночи я ни разу его не видела и не слышала о нем более. Никогда.

      – Я верю тебе, – ответил я. – Да, я верю тебе, мама.

      Она кивнула.

      – Амфитриона всегда терзали подозрения, но я постоянно клялась ему, как тебе сейчас, – та ночь была первой и последней.

      – Я вижу. – Чуть позже я добавил: – Я думал, что он мог оставить какое-нибудь послание. Хотя бы слово для меня, пусть и не напрямую. Может, после рождения…?

      – Нет. Ничего, – резко помотала головой мать. – Никогда даже намека от него не было, от божества, о котором мы сейчас говорим с тобой. Пойми, Геракл, я даже не думаю, что твой истинный отец подозревает о твоем существовании, да и знай он, его вряд ли это заботило бы.

      Я стиснул спинку кресла и почувствовал, как металл начал поддаваться под моими пальцами, как мягкое дерево или нечто не более прочное, чем змеиная плоть. Я понимал, что на металле останутся следы от пальцев.

      – Я намерен однажды отыскать его, мать. Найти и поговорить с ним и выяснить, знает ли он обо мне и заботит ли его мое существование.

      Через день после разговора с матерью я покинул дом и отправился пасти скот.

      В ту пору большинство наших стад паслось в местечке, называемом Немея, в нескольких десятках миль от