Сирена. Лидия Чарская

жилья неприятным холодком повеяли ему в душу.

      Его молчаливый, не менее мрачный, нежели самый замок, спутник привел его на огромное каменное крыльцо… Два каменные льва с копьями в пасти, с хвостами, обвитыми змеями, стояли у входа, как бы преграждая собою путь каждому, решавшемуся с недобрым замыслом проникнуть сюда.

      – Герб баронов Редевольд! – с нескрываемой гордостью произнес спутник Сережи, указывая на каменных львов связкою ключей.

      – Вы латыш? – живо спросил юноша, обрадованный внезапным нарушением молчания его мрачным спутником.

      – Я немец! – отвечал тот тоном оскорбленной гордости, и его глаза слабо сверкнули в надвигающихся сумерках туманной ночи. Печально на ржавых петлях запела входная дверь… и на Сережу повеяло сразу воздухом живого жилья… Они шли теперь – немец и он – по длинному, казалось, бесконечному коридору… Снова запели ржавые петли, и Сережа очутился в крошечной комнате с высоким сводом и скромным убранством. Единственное окно комнаты выходило в сад, но в его темные стекла беспокойно бились мохнатые ветви ели, выросшей под самым окном… Узкая кровать, умывальный столик, письменный стол с рваной клеенкой, старый круглый комод, несколько стульев и кресел – вот и все, более чем скромное, убранство маленькой комнаты.

      – Вот ваше помещение! – произнес глухой голос немца, – можете ложиться… В 8 ровно встают молодые господа… Вы должны быть готовы к этому времени… Спокойной ночи!

      – Спокойной ночи! – поспешил ответить Сережа, довольный уже тем, что сейчас останется наедине сам с собою…

      Немец ушел, суровый, угрюмый, молчаливый и таинственный, как привидение.

      А юноша быстро разделся, с наслаждением прыгнул в постель, вытянул в ней уставшие от долгой тряски ноги и в тот же миг уснул как убитый…

      Глава II

      Первое знакомство

      Сережа спал… Во сне ему казалось, что где-то близко плещет море седовато-синей волной… или ручеек журчит, быстрый, смеющийся, неугомонный.

      Если бы он мог открыть глаза в эту минуту, он бы понял, что это не ручеек и море. Но он спал. Спал и не слышал. Ничего не слышал, как мертвый.

      Между тем в его комнате происходило нечто. Во-первых, серого, мглистого и бесконечного тумана точно и не было ночью.

      Солнце сияло вовсю, лучистое, радостное и прекрасное июньское солнце. Оно заливало расплавленным золотом своего огнистого сияния всю комнату разом и две небольшие фигурки в длинных, как у египетских жрецов, ночных рубашках, вертевшихся у его постели.

      Это были два мальчика – старший лет двенадцати, красивый, надменный, с гордым взглядом серых, круглых, как у молодого ястреба, глаз, с тонким носом и раздувающимися ноздрями. Черные густые брови сходились у него на переносице и придавали что-то строго-суровое его недетски выразительному лицу. И все же он был хорош собой.

      Его брат – десятилетний ребенок с огромною белокурою головою, слабый и хрупкий, казался бы настоящим дурнушкой с его толстыми губами и вздернутым носом,