Связанный гнев. Павел Северный

чугунно-плавильный и железоделательный завод численностью жителей не очень богат. В крае почитается в числе «вековых», так как его первый чугун вытек из домны в 1734 году. Принадлежал он к майоратному имению графа Строганова, и дымили его трубы возле устья реки Билимбаихи…

      В горнице, на хозяйской половине заезжей избы, настенные часы в черном лакированном футляре, шевеля медный подсолнух маятника, пересчитывали секунды шестого вечернего часа. Горела висячая керосиновая лампа под железным абажуром, похожим на раскрытый зонт. Свет подсвечивал бурые бревенчатые стены, похожие по цвету на медвежью шерсть. На окнах пестрые ситцевые занавески. Вдоль стен – лавки, крашенные охрой. Нависают до половины горницы широкие полати. В оконных простенках висели потускневшее зеркало и две лубочные картинки на исторические сюжеты в самодельных рамках из сосновой коры. На одной – в лесной зимней глухомани Иван Сусанин, окруженный поляками с саблями наголо, на второй – фельдмаршал Кутузов на военном совете в Филях. В красном углу – стол под холщевой скатертью. За ним читал книгу Иннокентий Захарович Макаров в строгом черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы.

      Хозяин заимки Савелий Федотович Грибков сидел возле рукомойника и чинил хомут. На нем посконная рубаха, расшитая синим гарусом по вороту и подолу, а поверх нее жилет из косульего меха. Обликом Савелий – богатырь. Пряди седых волос, как у попа, ложились на плечи. Кривой на левый глаз. Пустая глазница прикрыта серебряным рублем, и держится он в глазнице на кожаном ремешке, повязанном наискось головы. На лавке у окна, прислонившись к стене, сидел Макарий Бородкин в бархатном жилете поверх синей рубахи.

      С ямщицкой половины в приоткрытую дверь доносилось хоровое пение под аккомпанемент гармошки, песня про огненный мелкий дождичек. Ямщики пели слаженно. Соло вел чистый тонкий тенор, а басы в хоровой мелодии рокотали то приглушенно, то выводя колена октавы. Песня – верная спутница ямщиков в тепле постоя и на холоде в дороге. Песня одухотворяла их воспоминания. Напевами и словами, берущими за душу, выжимала из глаз трезвую слезу, оброненную в тоскливую минуту, о дорогих людях по пути в далекую таежную сторону. По пути по тракту, на котором пошаливают ножами худые люди, на котором иной раз приходится сворачивать на сугробные обочины, уступая дорогу людям под конвоем солдат с примкнутыми штыками. И кто теперь не знает, что на тракте частыми стали путники с кличкой «государственные преступники», обряженные в арестантские халаты за помыслы о жизни Российского государства без наименования империей, без Божьего помазанника из династии Романовых на царском троне…

      Макарий Бородкин оказался в заезжей избе случайно. Добирался с порожней подводой до Бисертского завода, но в пути ямщик занедужил животом, решив у деда Савелия в тепле пересилить хворость.

      В Бисертский завод Бородкин направился на встречу с товарищем по партии Степаном Лыковым, также избежавшим ареста после забастовки. Бородкин узнал об этом случайно, повстречавшись в Екатеринбурге с женой Еворенкова и получив от нее адрес. Работал